особенного.
– Понятно…
Из кабинета торжественно выплыла дородная фигура уборщицы с объемистым бумажным пакетом в одной руке и с ведром грязной воды в другой.
– Можете заезжать, – бросила она через плечо и плавно поплыла вдоль коридора.
– Заезжают, Ивановна, зэки в хату, – ласково поправил уборщицу Замятин.
– У вас и так вся жизнь – камера, – отрезала та, удаляясь в сторону туалета. Оттуда, тряся мокрой головой, выскочил Петров и галантно придержал даме дверь. Одарив опера высокомерным взглядом, Клавдия Ивановна исчезла в недрах санузла.
– А ведь в чем-то она права, – вздохнул Замятин. – Не жизнь, а каторга.
И снова отхлебнул из фляжки.
– Все, господа хорошие, отдавайте ключи – и работать, – сказал Макаренко.
Замятин с кислой миной порылся в кармане и достал ключи от кабинета следователя.
– Кто будет хорошо арботайн, тот будет кюшать суп из брюква, трищ капитан?
– Будет, будет, шашлык из тебя будет, – рассеянно ответил Макаренко. – А еще раз такой срач с утра оставите – хрен вам по всей морде будет, а не ключи…
Потом были бумажки. Нереальный, непрекращающийся каждодневный ворох дел, протоколов, своих и чужих отчетов и отписок, которые, возможно, никто никогда не прочтет, но которые нужны просто потому, что так заведено. Потому, что это и есть основная работа следователя – писать, читать и подшивать измученную чернилами бумагу в толстые картонные папки…
– Надоело!!!
Макаренко с ненавистью захлопнул толстенное «Дело».
Дело было безнадежным и бестолковым. Кто-то когда-то года два назад в каком-то захудалом обменном пункте сделал контрольную закупку пятиста баксов, а сумма в выданной справке не совпала с суммой, указанной в дубликате, ровно на два нуля. Но хозяин пункта оказался ушлым малым, сунул кому-то в карман эти недостающие два (или три?) нуля, и «дело» легло под сукно. А сейчас это сукно ковырнул кто-то сверху – и вот уже которую неделю тянется тягомотина, нудная, как мексиканский сериал, и бесполезная, как ловля снежного человека. Кто тогда ту справку выписывал? Кто тогда работал? Ах, та девушка уволилась? А подпись чья? Не ваша? Похожа на вашу, но не ваша? Надо же. Вы хвостик в своем факсимиле по-другому обозначаете? И давно?
Макаренко застонал.
«Как есть ты „Висяк”, Макаренко, так ты им и останешься. И всю херню на тебя по жизни цеплять будут заместо орденов и медалей. Потому как в каждой стае должна быть своя белая ворона. Непьющая, некурящая, вся такая из себя до тошноты спортивно-правильная, на которую просто необходимо навесить всех нераскрытых и непойманных собак».
– Ну вот, Педагог, вот ты и снова начал себя жалеть, – усмехнулся Макаренко своим мыслям. – Стареешь? Или тупеешь? Или все вместе и сразу?
Он встал из-за стола, пружинистой походкой прошелся по тесному кабинету, со стуком упал на кулаки, отжался от вылизанного Клавдией Ивановной пола пятьдесят раз, вскочил и провел плечистому мужику в зеркале несколько серий прямых