После паскуднейшего прокола с задержанием корейского пресс-атташе – стрелочник и вечный капитан во второстепенном отделе с розовыми снами о следующем звании. Насчет осла можно еще поспорить, но факт: серый и старательный. Старательный, но серый, потому и верный. На важных направлениях начальство скрепя сердце терпит людей поумнее, а для рытья боковых штолен сгодится и такой.
– Товарищ полковник, разрешите задать вопрос, – решился я.
– Валяй, – легко разрешил Максютов. Он был доволен. «Уставшие, но довольные» – про таких, как он, сказано. Только уж очень уставший. И по причине не первого подряд «всенощного бдения» полусонный.
– Виктор Иванович Шкрябун нам действительно так уж необходим в качестве консультанта?
Полковник еще раз зевнул, крепко зажмурил веки и потер пальцами мешки под глазами.
– Извини, Алексей, спать тянет, черт… Что ты спросил? А, Шкрябун? Да как тебе сказать… Вреда от него не жду, понятно?
– Вполне, – ответил я.
В эту минуту в дверь постучали.
Они пожали друг другу руки. Не слишком тепло, скорее по-деловому, как бывшие коллеги, встретившиеся, чтобы решить не самый приятный для обоих, но насущный вопрос. Ладно и так.
Контраст. Оба невысокие и плотные, но один умученный службой, припухший и вяловатый, другой – загорелый сельский житель, раздобревший от размеренной жизни на молоке, яйцах и овощах, заметно привыкший к крестьянской размашистости в движениях, но в эту минуту скованный, скрывающий нервозность под напускным спокойствием. Хоть снимай на видео и демонстрируй курсантам в качестве зачетного задания по курсу психологического портрета.
И было заметно, что они знакомы друг с другом. Мало того: очень хорошо знакомы.
– Слушаю тебя, Виктор Иванович, – сказал Максютов.
Шкрябун покосился в мою сторону.
– Прошу с глазу на глаз. Пусть он выйдет.
– Он останется. – Максютов зевнул. По-моему, чуть-чуть напоказ.
– Тогда разговора не будет, – отрезал Шкрябун.
– Значит, не будет, – равнодушно согласился Максютов, возвращаясь к столу.
Совершив полуоборот кругом, Шкрябун немного помедлил. Затем решительно пошагал к двери.
Словно напрочь забыв о нем, Максютов перебирал на столе какие-то бумаги. Неужели так просто позволит уйти?
Дурацкая мысль. Нет, конечно. Понятно без слов всем троим. Какими бы утопиями ни тешил себя этот отставник, Нацбез – это навсегда. Как диагноз не чересчур опасной при выполнении всех предписаний врача, но все же неизлечимой болезни.
Уже взявшись было за дверную ручку, Шкрябун повернул назад.
– На, отметь пропуск.
Максютов размашисто подписал бумажку. Пришлепнул печатью.
– Ну?
– Тебе не я нужен, Носорог, – сказал Шкрябун, называя моего начальника неизвестной мне кличкой и исподлобья глядя ему в лицо. Меня он, очевидно, решил не замечать. – Тебе мои наработки нужны. Ты их получишь, но под гарантии. Я тебя хорошо знаю и, представь себе, к неприятностям готов. Можешь приказать