что нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. И в этом сценарии яйцом был он сам. Кэдбери разрушал себя снова и снова, прокладывая путь в этом направлении предельно тщательно. Энцефалометр стал его картой, его Священным Писанием. Он, щурясь, вглядывался в его бесконечные распечатки, закинув голову назад почти горизонтально, под углом, который был оптимален для остатков его ухудшающегося зрения.
Наконец он решил, что искомая разделительная линия проходит после трех минут и пятнадцати секунд при восьмипроцентном кислородном голодании. Показания энцефалометра показывали постепенное упрощение нейронной активности после двух минут сорока секунд. Он осмелился продержаться не дольше трех минут и пяти секунд, и вернулся обратно – но лишь раз.
И действительно, он почувствовал изменения. Прошлое, настоящее и будущее, истинное и поддельное, чувства и вера – вся полнота его мозговой активности оказалась подменена одним ревущим чувством голода.
Но он все еще оставался самим собой.
Рев был похож на шум, сквозь который можно было слышать. Он напоминал вспышку чрезвычайно насыщенного красного цвета, сквозь который можно было видеть. И думать. И – быть.
Значит, еще десять секунд потребуется, чтобы переступить через лезвие ножа – но не более.
В лаборатории был фургон с переносным генератором. Кэдбери отважился на вылазку и реквизировал его. Он увидел, что Тикер смотрит на него сквозь одно из окон верхнего этажа. Вид у него был так себе. Он начал отчаянно махать рукой Кэдбери и пытаться открыть окно, чтобы докричаться до него. Но когда это ему наконец удалось, Кэдбери уже залез внутрь фургона и уехал прочь. Ему нечего было сказать Тикеру, и совсем не интересовало, что тот хочет поведать.
Генератор был заряжен не полностью, но имеющегося заряда вполне хватало для его целей. Кэдбери загрузил в фургон свое удушающее приспособление, а также лопату, отвертку, лом и двуствольное ружье. Он надеялся, что до использования последних двух дело не дойдет, но лучше было хорошенько подготовиться.
Затем он поехал на кладбище. Сразу за входными воротами была парковка, но он не стал там останавливаться, направив фургон по цементному покрытию дальше, в глубь кладбища. Маневрировать здесь было сложно, дорога была узкой, но для осуществления его замысла требовалось, чтобы генератор находился под рукой.
Дополнительную опасность представляли собой «шатуны». По какой-то причине их тут было особенно много, они даже не двигались с места, когда фургон на них наезжал. Кэдбери чувствовал, как их тела трещат под колесами, как, вздымаясь и опускаясь, проезжает по ним фургон.
Наконец, фургон остановился прямо у знакомого надгробия. Он прочитал: «Лоррейн Маргарет Кэдбери». Под надписью стояли две даты и табличка с надписью: «Она всего лишь спит». Всем сердцем он надеялся, то это неправда. Что Лоррейн проснулась и ждет его.
Кэдбери открыл дверь и вышел наружу. В то же мгновение все «шатуны»