построенный господином Гарнье»[6].
Однако после вечера у герцогини из Цюриха Кристина не поет больше в свете. Она отказывается от любых приглашений и любых гонораров. Не дав никакого правдоподобного объяснения, она отказалась появиться на благотворительном празднике, хотя раньше обещала принять в нем участие. Она ведет себя так, будто не вольна уже распоряжаться собственной судьбой, будто боится нового триумфа.
Кристине стало известно, что граф де Шаньи, стараясь доставить удовольствие своему брату, хлопотал за нее перед господином Ришаром. Она написала ему, чтобы поблагодарить, и просила не говорить о ней больше с директорами. Каковы же могли быть мотивы столь странного поведения? Одни уверяли, что это непомерная гордыня, другие кричали о божественной скромности. Но можно ли быть настолько скромным в театре? Не знаю, вернее всего, мне просто-напросто следовало написать всего одно лишь слово: страх. Да, мне думается, что Кристина Дое испугалась того, что с ней произошло, и наверняка была поражена не меньше окружающих.
Поражена? Да полно! Передо мной письмо Кристины (из коллекции Перса), которое связано с событиями того времени. Так вот, перечитав его, я уже не написал бы, что Кристина была поражена или даже испугана своим триумфом, нет, она была просто в ужасе. Да-да… в ужасе!
«Я не узнаю себя больше, когда пою!» – говорит она.
Бедное, чистое, нежное дитя!
Она нигде не показывалась, и виконт де Шаньи понапрасну пытался искать с ней встречи. Он писал ей, испрашивая разрешения явиться к ней, и уже отчаялся получить ответ, когда однажды утром она прислала ему письмо следующего содержания:
«Сударь!
Я не забыла маленького мальчика, который отправился за моим шарфом в море. Я не могу не написать вам об этом сегодня, когда, влекомая священным долгом, собираюсь в Перро. Завтра годовщина смерти моего бедного батюшки, которого вы знали и который очень любил вас. Он похоронен там вместе со своей скрипкой, на кладбище, прилегающем к церквушке, у подножия холма, где мы так часто играли маленькими, у обочины той самой дороги, где, чуть повзрослев, мы простились в последний раз».
Получив от Кристины Дое это письмо, виконт де Шаньи бросился к железнодорожному справочнику и, наспех одевшись, написал несколько строк, которые камердинер должен был отдать его брату, потом вскочил в экипаж, слишком поздно, однако, доставивший его на перрон вокзала Монпарнас, так что он не успел на утренний поезд, на который рассчитывал.
Рауль провел тоскливый день и вновь обрел вкус к жизни лишь вечером, когда занял место в вагоне. На протяжении всего пути он снова и снова перечитывал письмо Кристины, наслаждаясь ароматом ее духов и воскрешая в памяти сладостные картины своих юных лет. Всю эту отвратительную ночь на железной дороге он провел в лихорадочных мечтаниях, началом и концом которых была Кристина Дое.
Занимался день, когда он высадился в Ланьоне. Рауль