знавшие его личную точку зрения на любой предмет – как неодушевленный, так и одушевленный.
Не укладывается в сознании, но это неоспоримый факт: в 1932 году при жизни писателя его родной город, некогда второй после Москвы центр российского купечества на Волге – Нижний Новгород, спасший первопрестольную в Смутное время стараниями нижегородского старосты Кузьмы Минина, был переименован в Горький, несмотря на неблагозвучность этого слова, послужившего псевдонимом литератору.
Точно так же при жизни Алексея Максимовича переименовали Тверскую и соседнюю с ней 1-ю Тверскую-Ямскую улицы столицы. Ошеломленный в связи с этим Михаил Пришвин писал в дневнике 1932 года: «Увидал своими глазами на Тверской, что она не Тверская, а Горькая, и потом услыхал, что дело Станиславского (Художественный театр) тоже стало им. Горького, и город Нижний – теперь Горький. Все кругом острят, что памятник Пушкину есть имени Горького и каждый из нас, например, я, Пришвин, нахожу себя прикрепленным к имени Горького. “Обнимаю Вас, дорогая, Ваш М. Пришвин им. Горького”».
Все почести, обрушившиеся на седую голову писателя, оказывается, приурочены были к довольно заурядному юбилею – сорокалетию со дня начала литературной работы. Такие «некруглые» даты если и отмечают, то в домашнем кругу.
Вспомним аналогичный юбилей, который отметил всего за два года до горьковских торжеств другой советский писатель – Владимир Маяковский. Он по личной инициативе устроил выставку, посвященную 20-летию работы. Никаких собраний, тем более наград, переименований по сему случаю не последовало, печать замолчала выставку.
Осенью 1926 года на страницах журнала «Новый ЛЕФ» Маяковский раскритиковал со всей присущей ему резкостью Буревестника революции за то, что тот отсиживается в эмиграции и не спешит вернуться на родину, чтобы строить социализм.
Алексей Максимович,
из-за Ваших стекол
виден
Вам
еще
парящий сокол?
Или
с Вами
начали дружить
По саду
ползущие ужи?
Говорили
(объясненья ходкие!),
будто
Вы
не едете из-за чахотки.
И Вы
в Европе,
где каждый из граждан
смердит покоем,
жратвой,
валютцей!
Не чище ль
наш воздух,
разреженный дважды
грозою
двух революций!
Кампании против М. Горького проходили на страницах советских газет не один раз: и когда он жил в эмиграции, и в первые годы революции. Обвинения в его адрес высказывали не раз виднейшие публицисты, критики. Многое можно было бы при желании вставить колючим лыком в строку, сплетая юбилейные корзины для цветов по случаю сорокалетия общественно-литературной деятельности М. Горького. Однако никто ничего плохого уже не помнил, никто ничем его не укорил. Кто же хотел рисковать головой?!
Напомню,