в этот кишлак вошли, ни души не было, даже кошек с собаками. Тишина оглушающая, хотя по всему видно, что люди совсем недавно жили. У бабаев сарафанное радио получше войсковой связи работает, будто сквозь землю проваливаются при нашем приближении. Я смотрю на часы, светает, шестой час, в восемь меня сменят.
Я очухиваюсь от грохота в голове. Огромные валуны катятся от висков к переносице и обратно. Боли нет, только страшная тяжесть давит на шею. Надо мной зияет дыра в полу, значит, от взрыва меня сбросило в погреб. Издалека, словно через вату, доносятся звуки боя в кишлаке.
– Ефрейтор, ты живой?
Я медленно поворачиваюсь на правый бок, валуны скатываются к глазницам и немилосердно давят. Агния полусидит на трухлявом мешке, в ладони сжат ПМ.
– Ты живой? – повторяет она. – Где твой автомат?
– Не знаю, – я плохо соображаю. – Наверху, наверное, остался.
– Встать можешь? – говорит она. – Я ногу сломала. Тебя как зовут?
– Ефрейтор Овчинников. Володя Овчинников. Сейчас встану.
– Вот что, Володя Овчинников, – говорит Агния. – Вылезай наверх, находи наших. Похоже, нас «самоварами» накрыли. Если никого живых нет, проберись в госпитальную «буханку», в ней резервная «Ангара». Выходи в эфир, запрашивай «вертушки». Возьми, – она протягивает мне пистолет.
Я с трудом поднимаюсь на ноги. Валуны откатываются к затылку и пытаются утащить обратно на землю. Покачиваясь, я беру ПМ:
– Вы не выходите отсюда никуда, товарищ подполковник.
– Да я и не смогу, – Агния, морщась, потирает правую ногу. – Два перелома.
Я выбираюсь в останки домика. Стрельбы не слышно, сгорбившись, я выхожу на кривую улицу. От кишлака осталось одно название. Точно, миномётным залпом накрыли, думаю я, и вдруг слышу за спиной: «Бонасейра, земляк!»
Я поворачиваюсь. Передо мной лыбится белобрысый парень с редкой бородкой, одетый зачем-то в шоли и пуштунку.
«На, сука советская!» – он бьёт меня прикладом автоматической винтовки прямо в «бронетюфяк».
Я сижу на земле, прислонившись к колодцу. Запястья стянуты за спиной моим же ремнем. Во рту солёный привкус крови. Валуны больше не катаются по голове, рассеивающимся, мутным взглядом я вижу в нескольких метрах Агнию. Она голая лежит на подушках на кошме, руки привязаны к колесу арбы, рот забит кляпом. Рядом с ней белобрысый и несколько «духов».
– Кусается, тварь! – ржёт белобрысый. – Но мы кобылку объездили. Что, ефрейтор, нравится пизда?
Один из «духов» спускает шаровары и залезает на Агнию. Я вижу её глаза, усталые, равнодушные, немигающие.
Белобрысый подходит, присаживается на корточки и расстёгивает ширинку на моей камуфляжке. «А карачун у воина встал!» – хохочет он и говорит что-то по-афгански «духам». Те одобрительно цокают.
Белобрысый с силой сжимает пальцами мой член.
– Короче,