под грохотом валунов.
Но это же несправедливо, говорю я водочной бутылке. Я совершил страшный грех в юности, но всю свою жизнь я честно работал, я хороший муж, достойный отец, я искренний патриот своей страны не как какой-нибудь продажный Клим. Я очень хотел жить, и мне не оставили выбора. И что теперь, всё коту под хвост?
«Духи» подогнали взводный «уазик», на его корме ПКМ. Белобрысый мочится на колесо. «Вопрос древнегреческих трагедий, ефрейтор, – буднично говорит он. – Или ты, или тебя». За шкирку он подтаскивает меня к пулемёту, его нож упирается в затылок.
«Стреляй, сука, – шепчет в ухо белобрысый. – Или пиздец тебе».
Я смотрю в глаза Агнии и нажимаю гашетку.
Когда меня арестуют? Апатия жалкой амёбой овладевает мною. Сегодня вечером или завтра утром? Завтра, в ФСБ своя бюрократия. Я, конечно, ни в чём не признаюсь, но всё равно это конец. Отвернутся все, будто я наших людей не знаю. Поговорить с Агнией? Упасть на колени, умолять о милосердии. Простите-извините, каюсь, меня заставили. Бесполезно. Она старуха, живой труп, одной ногой в могиле и меня хочет за собой утащить. Почему она тогда не умерла?
Я смотрю на телефон. Несколько не отвеченных вызовов, один от жены, другие с работы. Странно, я не слышал звонков. Ладно, теперь это всё не важно. Что же делать?
Стук в дверь. Я вздыхаю. Ну, да, она же не простая бабушка, раз здесь живёт, позвонила сразу наверх, вот сразу за мной и выехали. Я отхлебываю водки и открываю.
– Здравствуйте, – на пороге стоит женщина лет сорока пяти в скромном синем пальто. – Меня зовут Карина. Я сиделка Агнии Николаевны Козыревой.
– Проходите, – я показываю жестом на диван у журнального столика. – Чем обязан?
– Вы зря пьёте, – Карина бесцеремонно взбалтывает бутылку водки. – У нас мало времени и много надо обсудить.
– Тебе какое дело, – я демонстративно наливаю полный фужер. – Карина. Хохлушка?
– Русская. Из Харькова. Выпейте это, – она кладёт на стол белую таблетку.
– Отравить меня решила, – я откидываюсь на спинку кресла. – Не дождёшься, русская хохлушка из Харькова.
– Это лекарство, – невозмутимо произносит Карина. – Помогает быстро протрезветь. У нас действительно очень мало времени.
– Чего тебе надо от меня? – спрашиваю я, но всё же проглатываю таблетку.
– Старуха мне всё рассказала. Сказала, что единственная чудом выжила, «вертушки» через несколько часов после вашего ухода прилетели. Ещё сказала, что надеялась с тобой поквитаться на том свете за себя и за всех расстрелянных. Ещё сказала, что бог точно есть, раз тебя при жизни снова встретила. Собиралась куда надо позвонить, я еле уговорила до утра отложить.
– Зачем? – хрипло спрашиваю я.
– Не жилец она, – сказала Карина. – Только на уколах и держится. Не зря её дети сюда спровадили. Столько в её жизни всего было, другие давно бы уже на кладбище лежали. Я ей сказала,