жим-жим.
– Ну, есть кое-какие сбережения, только богатством это не назовешь!
– Мне б сотую долю от этих сбережений!
– Могу поделиться – но за это ты должен кое-что сделать: обворуй меня.
– Теть Вер, ты в своем уме?
– В своем.
– А что ж предлагаешь!?
– Не кипятись, а выслушай. Обворуй понарошку. Возьми шкатулку с украшениями, ложки серебряные, деньги кое-какие – потом мне вернешь.
– А если меня поймают?
– Не поймают, я на страже постою. Ты главное брось колечко на видном месте, чтоб было понятно – это воровство!
– А тебе это зачем?
– Чтобы настоящий вор не залез, брать-то больше нечего.
– Ну, хитра ты, бабка!
– Только смотри, милдруг, у меня деньги посчитаны, если что…
– Не беспокойся, все будет тип-топ.
– Тогда по рукам?
– А мой какой интерес?
– Получишь червонец.
– По рукам.
– А это у тебя что?
– Мыши.
– Вижу что мыши, что они на столе делают?
– Я по ним время определяю: видишь: белая не спит – значит сейчас день.
– И так ясно – в окошко посмотри.
– Это не по научному.
– Вот дуралей, и с кем я связалась!?
Слышу: ушла баба Вера, Петька один остался: ходит из угла в угол, думаю, сейчас заметит меня, ой, заметит! Сердце моё меня выдаст: оно стук-стук-стук. Так баба Вера ковры выбивает. Иной раз по часу колотит.
На посёлке говорят:
– Пошла мутузить за себя и за дядю Кузю.
Сила в ней нечеловеческая просыпается! Словно пыль для неё первый враг.
Слышу, Петька совсем близко ко мне подошел, сердце у меня замерло, словно баба Вера один ковёр на другой поменяла, и снова стук-стук-стук.
Но тут, о чудо, слышу: Петька вышел из дома. Пронесло, бабки! Мне везет!
Я стою, дух перевожу, а Петькино пальто из кожзама мне на плечи рукава возложило, дескать, живешь ты хорошо, Ольга Ивановна, продолжай в том же духе, а вот Петьке моему передай, всё, что он ни делает через пень колоду.
– А ты почём знаешь? – спрашиваю.
– А кто я?
– Ну… кто в пальто.
– А в пальто кто? Никого.
Я руки сторожкой-то в рукава сунула: и впрямь пусто.
– Что, ― говорю, ― тогда выступаешь?
Он молчит, обиделся что ли?
Постояла я ещё, постояла, наконец, выйти решилась. Надо ж когда-то из своего убежища выбираться. Выползла я из могильника с грехом пополам, да как чихну. От всей души, что называется. Видите, бабки, в каких условиях приходится работать: мне молоко надо за вредность давать!
Выглянула на улицу – никого. Мышей со стола в варежку свою сунула (зачем взяла – не знаю) и шмыг в дверь. Теперь мне есть, чем заняться, «спасибо» бабе Вере!
На другой день вышла я из дома пораньше. Небо ясное, душа радуется – воздух на поселке свежий. Мороз-злыдень тут как тут, нос мне хрустальной прищепкой