Москвой, младший сын бьется против французов, его отец, мой Хайнц, жарится на солнце в пустыне. Извините меня, герр фон Ридель, я не могу понять, зачем моего мужа послали в Африку? Там же одни негры, пальмы и обезьяны.
Эрих не знал, что отвечать. Настроение у него не просто испортилось – он не чувствовал сердцебиения, он почти не дышал. Еще пару минут назад он был ловким и дерзким слугой Труффальдино, от высказываний и ужимок которого зрители должны были смеяться до колик в животе. А что теперь? Теперь у него в животе появились колики иного рода. Его роль никому не нужна. И сам он никому не нужен…
Синяя бандероль опустила артиста с театральных небес на грешную землю. Он впервые почувствовал, что земля вращается и колеблется. Он получил приглашение к игре со смертью.
Эрих помог фрау Вильде взгромоздиться на велосипед, подтолкнул ее и, как только она скрылась из виду, медленно разорвал пакет. Перед глазами плясали строчки: «Мобилизационное предписание… Вам необходимо двадцать восьмого ноября 1942 года в семь утра явиться во двор казарм генерала Людендорфа для прохождения действительной воинской службы в вермахте. При себе иметь следующее… В случае беспричинной неявки вы будете отвечать перед имперским судом по законам военного времени…»
Это финиш, теперь ему не отвертеться… Куда его пошлют? На Восток? Увы, русские научились воевать. Они оказались не такими примитивами, «унтерменшен», недочеловеками, какими рисовала их пропаганда Геббельса. Они отбросили немецкие войска от Москвы, ведут ожесточенные бои в Сталинграде. Гитлер заявляет, что это ключевой город, через него проходит снабжение России нефтью, пшеницей. Но битва за Сталинград, похоже, завершится победой русских. И вся военная кампания в России оказалась не такой легкой, к какой привыкли немецкие офицеры и солдаты на Западе. Весь победный поход на Восток превратился в затяжную смертоносную войну с неизвестным исходом…
В самом мрачном настроении подходил Эрих к своему жилищу. Мансарду с покатым потолком он обставил новой мебелью, постелил ковры. Отец помог ему выбрать клавир, настроил его. Эрих уже опробовал новый инструмент, звучал он прекрасно. На нем разучивал новые этюды Шопена, сонаты Гайдна, исполнял пьесы собственного сочинения. И что теперь? Все это выкидывать? Клавир вернуть родителям? Но у них есть свой рояль. Взять с собой на фронт?
Он поднялся по скрипучей, натертой мастикой деревянной лестнице. Постоял перед дверью. Пахло ароматным кофе. Его сварила Блюмхен, она ждет. На патефоне вращалась пластинка, звучал веселый марш, любимый марш всех немцев «Берлинский воздух» Пауля Линке. Под такой особенно здорово гарцевать на лошади. Но Эриха не радовала ритмичная бравурная музыка со свистом, с притопыванием. В его душе звучал другой марш: трагический, медленный, с ударными аккордами, растянутый, как кладбищенская процессия, – Соната номер два Фредерика Шопена, «Похоронный марш». Послушаешь такой, и хочется лечь. Хочется закрыть глаза и на груди сложить руки…
Трагическим