белопенною зыбей
К родным скалaм, на брег первоначальный, —
Чтоб затвориться ей в глуши печальной.
Обесчещенная Лукреция
Его Милости Генриху Райотсли,
Герцогу Соутгемптонскому
и барону Тичфильдскому
Моя любовь к Вашей Милости беспредельна, и этот отрывок без начала выражает только часть ее. Только доказательства Вашего лестного расположения ко мне, а не достоинство моих неумелых стихов дают мне уверенность в том, что Вы примете мое посвящение. То, что я совершил, принадлежит Вам, что я должен еще совершить – тоже Ваше. Вы – собственник всего, что я имею, так как я всецело предан Вам. Если бы достоинства мои были более велики, и выражения моей преданности были бы лучшими. Но, во всяком случае, каково бы ни было мое творение, оно приносится как дань Вашей Милости, которой я желаю долгой жизни, еще более удлиненной всевозможным счастьем.
Вашей Милости покорный слуга
От боевой Ардеи осажденной,
Крылами льстивой похоти носим,
От войск своих Тарквиний мчится в Рим.
В Коллаиум свой пламень затаенный
Несет он, сладострастный, чтобы им
Обвеять грудь подруги Коллатина:
Лукреция прекрасна и невинна.
«Невинна». Этим Коллатин разжег
Нечаянно в нем знойные желанья,
Хваля ее румянец, нежность щек,
На небе грез царивших, средь сиянья
Красавиц звезд, чье чистое мерцанье
Внушало, озаряя ночи тьму,
Благоговенье светлое ему.
Тарквинию в шатре его походном
Открыл свой клад минувшей ночью он:
Сокровищем он свыше награжден.
Он хвастался, что образ благородный
Его подруги в памяти народной
Возвысить мог бы славу королей.
Он – только смертный и владеет ей.
О, как недолго счастье нас ласкает!
Приходит вмиг и так же вмиг уйдет,
Как та роса, что, серебрясь, блистает,
Лишь только солнце на небо взойдет.
Оно уж глохнет раньше, чем цветет.
И красота и честь в мгновенной власти
Бессильны против горя и напасти.
Краса сама собою благодатна.
Глаза людей не замкнуты ничем.
Зачем хвалить, что и без слов понятно
И редкостно? О Коллатин, зачем
Ты хвастался подругою? Меж тем
Похвальней скрыть ревниво достоянье
От воровского взгляда и желанья!
Быть может, хвастовство такою властью
Царю внушило дерзостный порыв.
Нередко слух питает сердце страстью.
Так, о своем богатстве объявив
И зависть вдруг к сокровищу внушив,
Тем уязвил он гордость властелина:
Перл для царей и вдруг – у Коллатина!
А если и не то и не другое, —
Так мысль его поспешность разожгла.
Все: честь, дела и сан и все святое —
Он позабыл и мчится как стрела
Залить огонь, сжигающий дотла.
О лживый пыл, раскаяньем клейменный!
Твой