телегеничное лицо художника Глазу нова. Это была тяжелая артиллерия выставки «антиквадрат».
По залу разнесся спокойный, уверенный в своей правоте голос именитого мастера: «У них был ещё другой девиз: «Сапоги превыше Пушкина». Они хотели сбросить Поэта с «парохода современности». Они избавлялись от сильных и талантливых конкурентов – старых мастеров. Отсюда чудовищные крики Малевича: «Уничтожим музеи – гробницы искусства». Я вообще с большим сомнением отношу Кандинского и Малевича к художникам. «Чёрный квадрат» – это хулиганство, профанация. Не понимаю, как может директор Русского музея Гусев утверждать, что Малевич – чуть ли не лучший художник всех времён и народов?! Можно взять в раму и знак дорожного движения «кирпич», обозначающий «проезда нет», и писать огромные монографии о зове космоса, о том, что красное – это кровь. Словоблудствовать, возможно, даже получать премии в разных номинациях… А это просто «кирпич». Король-то гол!»
Выходя из зала, Нуарб на одном из задних рядов увидел сидящих рядом Угрюмову и Портупеева. Лица решительно сосредоточенные…
В фойе, возле буфетной стойки депутат Митрофанов тянул из огромного граненого бокала пиво. С каждым глотком галстук, пластавшийся по его огромному животу, оживал и все больше напоминал змею, пытающуюся принять все более горизонтальное положение…
На улице, Финкильштейн предложил зайти в кафе выпить минералки. Угощал он: заказал три порции молочного коктейля и упаковку «Матильды» – конфет с ананасовой начинкой.
За окном «стекляшки» рисовался спокойный, уравновешенный мир с клиньями теней, отблесками витрин. Мария снова сняла с натруженной ноги туфелю, но до коктейля не дотронулась, взяла из коробки круглую конфету и, стараясь не задеть ярко накрашенных губ, ее надкусила.
– Вы не хотите рассказать мне о Позументове? Как он там… наверное, мучился, столько лет за проволокой… – обратился Финкильштейн к Нуарбу.
– Если вас интересует, я могу отдать одну его вещь…
В карих глазах Финкильштейна вспыхнул интерес, но на всякий случай он выдержал паузу, прежде чем отреагировать.
– А что это за вещь? Честно признаться, я не люблю получать подарки от людей умерших, это очень ко многому обязывает…
– Строго говоря, это не вещь, – Нуарб отстраненно смотрел через витрину на улицу. – Это дневник его отца Карла Позументова. Пару страниц я прочитал – всё о прошлой жизни и, честно скажу, мне не интересной. Какие-то встречи, рассуждения о разных писателях… Кстати, в дневнике есть упоминание о Булгакове и даже о «Мастере и Маргарите».
И вот тут в глазах Финкильштейна появился яркий огонёк заинтересованности, он еле сдерживал дыхание:
– Вы его хотите продать?
– Да ради бога, о какой продаже может идти речь? Я же за него не платил. Вы человек интеллигентный, у вас журнал, а это тоже литература… Да и вообще, он мне ни к чему… Что мне с ним делать?
– Спасибо, – от волнения на лбу Финкильштейна появилась испарина. – Буду вам очень