закричать, прикусил рукав куртки… – Мне нужен сотовый телефон… Если Зураб еще в приемной, попроси у него…
Зураб еще находился в приемной и рассказывал обступившим его зекам какую-то свою историю…
Он первым отреагировал на появление Нуарба:
– Ну, как Маэстро? Это лекарство когда-то меня вытащило с того света… Телефон просит? – и он протянул Нуарбу трубку сотового.
Когда Нуарб вложил мобильник в слабеющую руку Позументова, тот попросил оставить его. Нуарб с фельдшерицей вышли, и вскоре через дверь до Нуарба донесся слабеющий фальцет Позументова. А потом – протяжный стон, растаявший в молчание…
Вбежавший в палату Нуарб увидел закатившиеся под лоб глаза, повидавшие на своем веку бездну красоты… Они еще жили. Нуарб нагнулся и услышал сиплый, едва различимый голос: «Ты, сынок, должен довести мое дело конца… Когда выйдешь отсюда, тебя найдут мои люди и скажут, как действовать… Но ты можешь и отказаться… Это должно быть от сердца… Заработаешь честные деньги… А свои уркаганские делишки ты должен завязать… Ты понял?» И Нуарб в самое ухо Позументова ответил: «Понял, но как они меня найдут?» – «Найдут, они владеют информацией, которая… которая… Прости, я, кажется, отхожу…» – Рука Маэстро сильно сжалась и тут же ослабла, кисть отвалилась к стене, глаза на сведенном смертной судорогой лицо, смотрели куда-то за окно…
– Наш Маэстро умер, – сказал зекам Нуарб, когда вышел в приемный покой.
– Мы здесь все передохнем, по одному… За два дня – два жмурика… – пошел невнятный шепоток, и Нуарб почувствовал вдруг, как холодная, с длинным жалом змея вползает под его рубашку. Даже обстучал себя ладонями, но ощущение надвигающейся беды не проходило, а только усиливалось. Он выбежал на улицу и кинулся в барак, где взял из тумбочки «черный квадрат» и, спрятав его под фуфайку, вышел во двор и широким шагом направился в сторону дымящейся котельной. Там работали трое вольнонаемных, бывших сидельцев этого же исправительно-трудового учреждения. Они встретили Нуарба вопросом:
– Что ж ты, едрена пала, не уберег Маэстро?
Но он не ответил, прошел в конец помещения, где пахло горячим шлаком и было смрадно от табачного дыма, и остановился возле раскаленной печи, в которой бушевало пламя. Взял в руки прислоненную к бойлеру метлу, и ее черенком открыл раскаленную дверцу. Пахнуло нестерпимым жаром, и Нуарб, защитно подняв одну руку, другой бросил в топку то, что по последней просьбе Позументова должен был уничтожить. Огненный вихрь, похожий на протуберанец Солнца, словно водоворот, всосал «Квадрат» в свою глубину, и Нуарб, уверенный, что слово, данное Маэстро, сдержал, направился к выходу из кочегарки. Однако через некоторое время чувство выполненного долга в нем начало сменяться на, казалось бы, беспричинную, какую-то космическую тоску, предвещавшую тупик, из которого нет выхода…
Уход Маэстро для него не стал трагедией, но на душе было печально. Это чувство напомнило ту неизбывную горечь, которую испытал в день