смуглого брюнета с растрепанными волосами и всклокоченной бородкой клинышком. Брюнет в тужурке с почтмейстерскими околышами еще раз всхлипнул, прижал фуражку к глазам и, подломив колени, упал на грудь покойнице.
– Катенька! – зарыдал он. – Боже мой, Катенька! Как же так? Все он! Он! Будь он проклят!
При виде подобной заинтересованности урядник оживился и, отбросив недокуренную папиросу в кусты, размеренной походкой служилого человека при исполнении обязанностей двинулся к живописной группе.
– Ваша знакомая? Кем вам доводится? – строго осведомился он.
– Жена моя, – чуть слышно прошелестел брюнет. – Катенька.
– А по фамилии как?
– Лукьянова.
– Верно. Лукьянова Екатерина Никифоровна. Стало быть, вы ее супруг? – с сомнением в голосе констатировал представитель власти.
И усомниться было от чего. Дамочка выглядела франтихой, одета дорого, в то время как истрепанный сюртучок почтового служащего производил впечатление если не плачевное, то близкое к тому.
– Имя ваше позвольте узнать? – недоверчиво прищурился урядник.
– Лукьянов Иван Захарович, служу по почтовому ведомству и проживаю с супругой в Безымянном переулке, в доме Кудрина. Квартиру на первом этаже занимаем. Занимали… – болезненно сморщившись, поправился говоривший. – Теперь-то я один.
– Соболезную, господин Лукьянов, – пробасил Варфоломей Селиванович, убедившись, что никакой ошибки тут нет. И со значением выдохнул: – Вот, ридикюль извольте принять. При вашей покойной жене на момент ее смерти находился.
Все, что случилось секунду спустя, Влас мог объяснить только горем, затмившим рассудок несчастного вдовца. Почтовый служащий бережно принял сумочку и, с минуту подержав в руках, вдруг оскалился и принялся в бешенстве рвать тонкую шелковую ткань, приговаривая:
– Все он! Он до смерти Катеньку довел! Его подарки! Его ухаживания!
Под сухими жилистыми пальцами Лукьянова маленькая, изящная вещица с треском лопнула, одна парчовая сторона повисла лоскутом, на землю посыпалась разная дамская чепуха, и из-под шелковой подкладки выпала, медленно планируя на холодном ветру, прямоугольная картонка, очень похожая на игральную карту. Безумец в бешенстве принялся топтать все, что оказалось у него под ногами, мешая со снегом и грязью серебристую гильзу губной помады, хрустальный флакончик духов, белый кружевной платочек, какие-то карандашики и безделушки. И только теперь урядник опомнился.
– Э, любезный, что себе позволяете? – шагнул он к Лукьянову, отталкивая безумца в сторону и забирая у него лоскуты, бывшие некогда ридикюлем. – Мятлев!
Выполняя распоряжение начальства, сотский уже успел усадить в пролетку незадачливого шофера и теперь, заслышав зов, проворно выбрался из служебного экипажа, торопясь предстать перед урядником.
– И этого в участок, – распорядился Воскобойников-старший, впихивая в красные лапы Мятлева шелковые клочки. И, кивнув на дорогу, попросил: –