характерно для шумерского мышления и вполне соответствовало той политической линии на символическое преуменьшение своего реального значения, которую последовательно проводил Гудеа.
Завершенный храм представлял собой великолепное сооружение, богато украшенное статуями (в частности, самого Гудеа) и барельефами, наполненный драгоценной культовой утварью и несметными дарами божеству в храмовой сокровищнице. В святилище был обустроен ритуальный бассейн для священной воды, а близ храма разбит пышный сад с диковинными цветами, растениями и птицами, парк с разнообразной дичью и рыбный садок. Известно, что построенный Гудеа храм имел исключительные для того времени размеры, превосходя своей масштабностью любое другое здание того времени. Его длина составляла около 50 м, ширина достигала 30 м. Стены были сложены из кирпичей, скрепленных асфальтовой смолой.
Показательно, что посвященный Нин-Нгирсу храм задумывался как общегосударственное святилище, призванное объединить вокруг себя культы всех богов и богинь Двуречья. Действительно, при этом святилище как бы «дублировались» все остальные культы Шумера. Это вполне можно расценивать как полноценную культовую реформу, призванную объединить разрозненные города Двуречья не только религиозно, но и политически. Как тонко заметила Ю. Заблоцка, «создание единого святилища в большей мере, чем внешняя политика, сделало очевидным политические замыслы Гудеа». Рвение и энтузиазм, с которыми правитель Лагаша приступил к строительству храма, так переданы в строительной надписи: «Как корова, которая обращает взор на своего теленка, он всю свою любовь вложил в храм».
Завершение строительства стало поводом для организации семидневного общегосударственного празднества, ознаменованного наступлением на это время всеобщего ритуального равенства и благоденствия. В одной из надписей Гудеа сказано: «Опасных колдунов… женщин, произносящих заговоры, из города он (Гудеа) вывел… ремень не бил, плеть не била; мать сына своего ничем не ударяла; наместник, управляющий, надзиратель, сборщик налогов, находящиеся на страде и при чесании шерсти, – в руках их было бездействие; на городском кладбище не копали (могил), мертвых земле не предавали, певчий не приносил арфы, на зачинал плача, плакальщица не произносила причитаний; в пределах Лагаша человек, имевший тяжбу, никого не приводил к месту клятвы, ростовщик не входил в дом человека… Когда (храм) Э-Нинну, любимый храм (бога Нин-Нгирсу) он ему построил, он облегчил душу, руки омыл. Семь дней ячмень не мололся, рабыня со своей госпожой сравнялась, раб шел рядом со своим хозяином… он устранил в этом храме вражду, почтил справедливость (богов) Нанше и Нин-Нгирсу; сироте имущий ничего не причинял, вдове сильный ничего не причинял…»
Еще одна надпись свидетельствует: «Энси в своем городе (всех), как одного человека, сделал (ритуально) чистыми, „ном” Лагаша, как дети единой матери, становится един сердцем… мать с сыном не бранились,