вперед, и ее однозвучный и неторопливый голос раздался над толпой мужчин.
– Подождите, еще не время! – крикнула она. – Не время брать у нас столы и скамейки. Вы взяли все наши запасы. Но у вас дома есть еще непроданные столы и скамейки. Мы в расчете. У нас столько же бобов и кукурузы, сколько у вас. Нет, у вас больше, потому что вы отняли у нас последнее. Небо вас накажет, если вы возьмете больше. А теперь мы пойдем собирать траву и кору с деревьев, чтобы накормить наших детей, вы – своих, а мы – своих трех и вот этого четвертого, который родится в такие времена.
Говоря так, она прижала руку к животу, и мужчины устыдились и вышли один за другим, потому что они были не злые люди, а только голодные.
Остался один, которого звали Чин, маленький молчаливый человек; у него и раньше было желтое, обезьянье лицо, а теперь оно осунулось, и глаза смотрели тревожно. Ему хотелось сказать, что он стыдится своего поступка, потому что он был честный малый, и только плач голодного ребенка заставил его пойти на дурное дело. Но за пазухой у него была спрятана горсть бобов, которую он схватил, когда нашли запас, и он боялся, что если он заговорит, то ему придется отдать ее. Он только посмотрел на Ван Луна немым измученным взглядом и вышел.
Ван Лун стоял на дворе, где столько лет подряд он молотил обильные урожаи и который теперь пустовал уже много месяцев. Теперь ничего не осталось в доме, нечем было кормить отца и детей, нечем кормить жену, которой приходилось питать не только свое тело, но и растущего в ней ребенка, того, кто со всей жестокостью новой жадной жизни питался плотью и кровью своей матери. На мгновение его охватил великий страх. Потом его кровь, словно вином, согрелась утешительной мыслью. Он сказал в сердце своем:
– Землю у меня не могут отнять. Труды свои и урожай своих полей я вложил в то, чего отнять нельзя. Если бы у меня было серебро, они взяли бы его. Если бы я купил запасов на это серебро, они взяли бы их без остатка. У меня есть еще земля, и она моя.
Глава IX
Ван Лун, сидя на пороге своего дома, говорил себе, что теперь непременно нужно что-нибудь сделать. Они не могли оставаться здесь, в этом пустом доме, и умирать с голоду. В его исхудавшем теле, которое он с каждым днем все туже и туже стягивал поясом, была непреклонная решимость жить. Он не хотел, чтобы сейчас, когда он вступал в расцвет жизни, его обокрала бессмысленная судьба. Теперь в нем было столько злобы, что иногда он не мог найти для нее выход. По временам его охватывало бешенство, и он выбегал на свой опустевший ток и грозил бессмысленному небу, которое сияло над ним вечной синевой, ясное, холодное и безоблачное.
– До чего же ты зол, отец небесный! – кричал он дерзко.
И если на мгновение его охватывал страх, то в следующее мгновение он говорил себе угрюмо: «А что может со мной случиться хуже того, что уже случилось?»
Однажды, ослабев от голода и едва волоча ноги, он подошел к храму Земли и, не торопясь, плюнул в лицо маленькому невозмутимому богу, который