Он продолжал сидеть, когда они подошли ближе, и увидел, что это его дядя и с ним трое незнакомых ему мужчин.
– Я с тобой уже давно не виделся! – воскликнул его дядя громко и с напускным добродушием. И, подойдя ближе, он сказал так же громко: – Ну, как тебе жилось? И здоров ли твой отец, мои старший брат?
Ван Лун посмотрел на дядю. Правда, он был худ, но не походил на умирающего с голоду, как следовало ожидать. Ван Лун почувствовал, что в его высохшем теле последние жизненные силы поднимаются опустошающим гневом против этого человека, его дяди.
– Что же ты ел? Что ты ел? – пробормотал он хрипло.
Он забыл и думать о чужих людях и о долге гостеприимства.
Он видел только, что у дяди было еще мясо на костях. Дядя широко раскрыл глаза и поднял руки к небу.
– Ел! – воскликнул он. – Если бы ты видел мой дом! Там даже воробей не сыщет ни крошки. Моя жена, – ты помнишь, какая она была толстая? Какая белая и гладкая была у нее кожа? А теперь она словно тряпка, висящая на шесте, – одни кости да кожа. А из наших детей осталось только четверо, трое младших умерли. Умерли, а сам я… – ты же видишь меня? – Он ухватился за край рукава и осторожно утер уголки глаз.
– Ты ел, – повторил угрюмо Ван Лун.
– Я думал только о тебе и о твоем отце, моем брате, – возразил дядя с живостью, – и сейчас я тебе это докажу. Как только я смог, я взял в долг немного еды у этих добрых людей в городе и обещал помочь им в покупке земли рядом с нашей деревней. И прежде всего я подумал о твоей плодородной земле, – ведь ты сын моего брата! Они пришли купить у тебя землю и дать тебе деньги – еду, жизнь! – сказав это, дядя отступил и скрестил руки, взмахнув грязной и рваной полой своей одежды.
Ван Лун сидел неподвижно. Он не встал и не обратил внимания на приход этих людей. Но тут он поднялся и увидел, что они были из города, люди в длинной одежде из запачканного шелка. У них были мягкие руки и длинные ноги. У них был сытый вид, и, должно быть, кровь текла быстро в их жилах. Внезапно он возненавидел их всей силой ненависти, на какую был способен. Вот они, эти люди из города, они ели и пили и теперь стоят рядом с ним, у которого дети голодают и едят землю с поля; вот они пришли отнять у него землю в его нужде. Он посмотрел на них угрюмым взглядом глубоко запавших огромных глаз на костлявом лице.
– Земли я не продам, – сказал он.
Дядя выступил вперед. В эту минуту младший из двоих сыновей Ван Луна подполз к дверям на четвереньках. За последние дни он так ослабел, что иногда снова принимался ползать, как в раннем детстве.
– Это твой мальчишка? – спросил дядя. – Толстяк, которому я подарил медную монетку прошлой весной?
Все они посмотрели на ребенка, и внезапно Ван Лун, который за все это время ни разу не плакал, начал тихо рыдать; слезы подступали к горлу большим мучительным клубком и катились по щекам.
– Какая ваша цена? – прошептал он наконец.
Что