с ним мне делать?! Маразматик чертов.
Однако смотрю, а в парадном еще кто-то жмется в сторонке, вроде бы не решаясь. Вместе с ним, значит, ходят?..
– Это я, Павел Захарович (по голосу слышу: как будто старая женщина). Можно мне войти?
– Можно, – говорю я. – О-о, это ты, что ль, Клара? Заходи, заходи, располагайся.
(А куда это – «располагайся»?! Я-то их дальше коридора никак не пускаю и не пущу.)
Но… Все ж таки. До чего она постарела, Клара. А помню я, лет на двенадцать, а то, может, и на все пятнадцать она моложе меня. Когда Серафима умерла, наши соседки в округе прямо как сбесились: сватали мне Клару. Да она тоже, я знаю, была бы не прочь, хоть я инвалид. А только это мне совсем, никак не в дугу: я человек самостоятельный, по дому все умею сам, а для мужского (даже если подумать) баловства – разве такая Клара нужна? Вот стоит, моргает тут сослепу в коридоре, маленькая, как недомерок, старая мышка в платочке, и больше ничего.
– Мы за советом, Павел Захарович, помогите мне, – лепечет она из-под платочка, мышка.
– За советом?.. И ты тоже?
– Тоже, – признается понуро маразматик мой Федя Боярский.
– Ну, коли за советом… Заходите. Чем могу.
Ввожу я их в комнату, сажаю на стулья перед собой, сам перед ними в кресле.
Клара хотела бы однокомнатную для себя квартиру, а ей сулят с подселением, отдельную не положено. Живет она в доме наискосок, который забирают тоже, и Клара инспектору приносила справки.
– Положено, – говорю я. – Все положено. Покажи справки.
Надеваю очки. Справки у нее в порядке.
– Та-ак. Уважаемая Клара Викторовна, вам положено. А теперь слушай, как надо отвечать на любые его слова!
Излагаю ей четко. Потом повторяю снова. Потом еще. Затем она хочет записать – для памяти: он может позвонить ей по телефону.
Терплю все. Отправляюсь к Юре за ручкой. Юра приходит тоже, пишет сам, четко, разборчиво, под мою диктовку: «Гредихин-инспектор, двоеточие» (Юра выписывает непреклонные, лживые его слова). С новой строки: «Клара, двоеточие…»
– Отрепетируем? – наконец спрашивает с ходу Юра, в азарте поправляя очки.
Я изображаю из себя Гредихина – бровями, ноздрями, выпяченным подбородком делаю железное лицо. Клара, пугаясь и путая, отвечает мне по бумажке совсем не то, маразматик Боярский, обтираясь от напряжения носовым платком, смотрит то на меня, то на Клару, то на Юру и ничего не понимает.
– Постой, постой! (До меня доходит вдруг: Клара-то из девятого дома! Сам ты не лучший маразматик.) – Постой… – И спрашиваю спокойно, осторожно, как надо, это любому понятно, при расследовании: не знает ли она в доме у них человека с наколкой на руке, а может, видела она и на груди? И объясняю, какая наколка, очень заметная.
– Видела, – отвечает Клара. – Это Стасик.
– Мародер, – дополняет ее сбоку Федя Боярский.
– Погоди. – Я останавливаю его ладонью. – По порядку. Итак, в доме номер девять… Уточняем: в какой квартире?
В общем, сами будем короче. После опроса