песнопений и органа, видом священника у алтаря, покрытого золотыми узорами, и этими длинными свечами, зажженными средь бела дня.
Он помнил, что уэстпортский священник говорил иногда о Боге, называя его отцом всех людей. Но помнил также, что Торнпип произносил имя Божье лишь вместе с самой отборной бранью, и это теперь немало смущало Малыша.
Спрятавшись за колонну, мальчик следил за службой с таким любопытством, как если бы смотрел на марширующих солдат. Затем, когда зазвонил колокольчик и все молящиеся набожно склонились, он выскользнул за дверь как мышь, никем так и не замеченный.
Вернувшись из церкви, он никому не рассказал, где был, даже Грипу, который, впрочем, имел весьма смутное представление о церковной службе. Однако, посетив собор еще раз и оставшись как-то наедине с Крисс, Малыш решился спросить у нее, что такое Бог.
– Бог? – переспросила старуха, вращая страшными глазами в клубах удушливого дыма, вылетавшего из ее трубки.
– Да… Бог…
– Бог, – ответила она, – это брат дьявола, к которому тот отсылает всех непослушных детей, чтобы сжечь их в аду!
Услыхав такой ответ, Малыш побледнел, и, хотя ему страшно хотелось узнать, где находится этот ад с его ужасным пламенем, он не осмелился спросить об этом Крисс.
Но он не переставал думать об этом Боге, единственным занятием которого, если верить старухе, было наказание детей, да еще таким ужасным способом. Глубоко озабоченный этим, Малыш наконец решился поговорить с Грипом.
– Грип, – спросил он, – ты слыхал когда-нибудь об аде?
– Да, слыхал.
– Где он находится?
– Этого я не знаю.
– Но, скажи… если в нем сжигают злых детей, значит, и Каркера сожгут?
– Непременно… да еще на каком огне!
– А я… Грип… я не злой?..
– Ты-то?.. Злой?.. Вот уж нет!
– Меня, значит, не сожгут?
– Ни одного волоса не тронут!
– И тебя тоже нет?
– Меня тоже… наверное, нет! – И Грип не упустил случая пошутить, что сжигать его нет никакого проку, ведь он так худ, что вмиг прогорит, как спичка.
Вот и все, что узнал тогда Малыш о Боге. И все же он как-то смутно сознавал различие между добром и злом, так что кара Божья, которой пугала старуха Крисс, едва ли грозила Малышу.
Зато согласно правилам О’Бодкинса наказания ему было не миновать. Директор «Рэггид-скул» был им очень недоволен. Этот мальчишка доставлял одни лишь расходы… Небольшие, правда, но ведь доходов никаких! Другие хоть, выпрашивая милостыню или воруя, покрывали расходы на свое проживание и питание, а этот никогда ничего не приносил.
Однажды О’Бодкинс, устремив на мальчика строгий взгляд, резко отчитал его за это.
Малыш с трудом удерживался от слез.
– Ты ничего не хочешь делать?.. – сурово спросил О’Бодкинс.
– Нет, я хочу, – ответил ребенок, – но я не знаю, что нужно делать.
– Что-нибудь, что оплачивало бы твое содержание! – Я не знаю, каким образом мне это сделать.
– Можно