прекратить кровопролитие в России». На следствии часть этих офицеров опять говорила о себе, что они сочувствуют делу Февральской революции или партии социал-революционеров, но никто из них формально эсером не был, и ЧК в начале 1918 года поторопилась изобразить из них монархистов. Тем более что непосредственно стрелявший по машине Ленина капитан Зинкевич действительно назвал себя под арестом сторонником монархии и Романовых. А когда стало выгоднее в политическом плане обвинить в антибольшевистском терроре бывших союзников из партии эсеров, расследование по делу группы Ушакова и Осминина быстро свернули, и этим объясняется облегчение их участи в 1918 году, на итоговом докладе ЧК по этому делу лично Владимир Ильич начертал резолюцию: «Дело прекратить, послать на фронт».
Далее их судьбы сложились по-разному. Ушаков вскоре встал на позиции большевиков и честно провоевал всю войну в Красной армии, даже побывал в Сибири в плену у колчаковцев и бежал от них до расстрела, в Сибири же он и остался писательствовать с окончанием Гражданской войны, вплоть до трагической развязки его извилистой судьбы в 1936 году. Почти все его товарищи по «Охотничьей бригаде» перебежали на фронте к белым: Некрасов служил у Деникина, Мартьянов тоже позднее эвакуировался с Врангелем и в эмиграции писал антисоветские воззвания в русской прессе, сам разрядивший в автомобиль Ленина револьвер Зинкевич перебежал на Восточном фронте к Колчаку и там в белой контрразведке отличался особой жестокостью к большевикам. Никто из них не отрицал своего участия в этой группе и в покушении на Ленина, так что эта организация не фикция, и само покушение явно не имитировано ЧК.
Другое дело, что их сначала действительно «переквалифицировали» из удобных в 1918 году монархистов-черносотенцев в сторонников эсеров, ловко связав все покушения в один узел вокруг правого крыла ПСР, а позднее опять представляли белогвардейцами-монархистами. А в 1936 году о террористах из Союза георгиевских кавалеров опять вспомнили, реанимировали версию о террористах-монархистах, и давно ставшего обычным советским журналистом в провинции Ушакова арестовали вторично и расстреляли спустя два десятка лет после тех событий.
Именно эти нестыковки и позволяют современным сторонникам версии о чекистской провокации для начала «красного террора» обвинить эсеров-эмигрантов в тщеславной попытке взять на себя чужие террористические акции, преувеличивая свои заслуги в борьбе с большевизмом, чем они только подыгрывали официальной советской трактовке событий. Правда, ЦК партии правых эсеров однозначно отрицал свою санкцию боевикам на убийство Ленина или Урицкого, а выведенные в 1922 году на судебный процесс оставшиеся в России лидеры эсеров повторяли то же самое: Семенов, Коноплева и Каплан в партии состояли, но ЦК партии им приказа об этих терактах не отдавал. Они не отрицали, что Каплан заявляла о своей готовности убить Ленина, но полагали ее выстрелы индивидуальным актом, от которого са�