сначала не хотели впускать в гавань и разрешения этого добились лишь путем дипломатических переговоров. В доставке необходимых материалов и предметов снабжения – чинились всевозможные затруднения; на улицах на нас смотрели весьма недоброжелательно. Но больше всего меня поразило явное проявление симпатии датской публики к японцам, рядом с антипатией к русским, свидетелем которых нам пришлось быть в местном «Circuse Varite». Огромное здание цирка было полно народа. Номеров представления было что-то очень много и самые разнообразные: здесь были и клоуны и фокусники, шансонетные певцы и певицы; пела любимица датчан – Dagmar Hansen, какое-то французское семейство показывало удивительные фокусы на велосипедах…
Наконец, вышел какой-то мимик, который, моментально переодеваясь за драпировкой и удивительно меняя при этом свою физиономию, делался то Наполеоном I, то покойным королем Гумбертом, то еще какой-нибудь популярной личностью; музыка при этом играла соответствующий гимн. Наконец, господин этот вышел из-за драпировки в образе нашего государя; он был очень удачно загримирован – сходство было поразительное. И весь громадный зал огласился криками неудовольствия и свистками, покрывающими звуки русского гимна. Когда же вслед за этим из-за драпировки вышел император Японии, та же публика проявила дикий восторг, который еще усилился, когда адмирал Того сменил своего государя. Такой же успех имела показанная под конец вечера в кинематографе картина «японский флот на эволюциях», рядом с полным провалом другой – «русская артиллерия на маневрах». Я не мог тогда понять, да признаться, не понимаю и теперь, в чем кроется причина этой ненависти к нам датчан. Мне говорили, что датчане очень боятся Германии с ее гениальным императором во главе, который, рано или поздно, наложит свою железную руку на слабого соседа, и что они уверены, что Россия при этом будет держаться своей политики «laisser faire» (дословно – «дать делать», «не мешать делать» (франц.) – Прим. ред.) и ее псевдодружба является поэтому ненужным заигрыванием, терпимым лишь из-за родства между Дворами. Но так ли это? Можно ли быть таким наивным, что, смешивая политику с частными отношениями людей друг к другу, видеть вместе с тем своего затаенного врага во всяком близком, не желающем оказать своей помощи, когда мне грозит беда?
4 марта, после полудня, мы покинули Копенгаген и после перехода без всяких приключений, при холодной, ясной погоде, – в полдень 5-го пришли в Либаву.
II
В предыдущей главе я говорил о том, с каким нетерпением мы рвались на родину, узнав о начале военных действий, и с какими затруднениями нам давался обратный путь, на который «Крейсеру» пришлось потратить целый месяц, тогда как при более благоприятных условиях поход этот мог быть завершен в срок почти вдвое меньший. Но так или иначе – мы дошли до цели, стояли в Либаве и были au courant всех новостей с театра войны. Теперь каждому из нас хотелось поскорее расстаться с «Крейсером», чтобы отправиться на Дальний Восток