коньяком. Ты никогда не падал, а если ты и падал, то вставал. Но теперь, я вижу, как ты падаешь и, точно знаю, что теперь уже в последний раз.
По осколкам босиком, кровью по скрипящему паркету, пальцами по раскрасневшимся щекам, я плюю на справедливость, я плюю туда, где небо, я знаю, что нет путей, кроме торного, я разворачиваю душу, чтобы потерять её, остаться чтобы без её останков. Всё выжжено, как две деревни в Чаде. Я знаю, ты рассказывал, ты был в аду чуть раньше, чем в него вернулся, ты встретил и меня-то только потому, что ад тянул тебя к себе, всё зазывал, вскрывая новые возможности для забытья, не слышать чтобы голосов и криков, не видеть страха и кошмаров, не просыпаться, не выходить из пике. Пропеллеры не движутся, молчат моторы, закончился и путь, и керосин, приходится, расправив руки в стороны, лететь, как птица, прямиком к воде, пытаясь вырваться из лап костлявых, пытаясь просто вырвать из неизвестности ещё денёк-другой. Я слушаю и прижимаюсь к тебе, целуя ломаные пальцы, сжимая левое предплечье, с татуировкой на арабской вязи. Что-то непонятное, что-то, что немного согревает душу, или это спирт? Очередная порция, и снова закрываются глаза, вновь темнота меня с тобой уложит.
В пыли, в расстеленных кроватях, в расплющенных сердцах, в карманах только три монеты. Мы шли куда-то, мы всегда ходили до обеда, мы прятались, запутывали все следы и заходили в магазины, меня всё время выгоняли, а ты смотрел на это, подходил к охране и дипломатично уводил меня под руки, оставив бедных корчиться от боли, стонать и помощи просить. Нас не пускали на пороги магазинов и торговых центров, а если нам вдруг всё же удавалось просочиться, то утро мы, как правило, встречали в обезьяннике, я в женском, ты – в мужском. Я видела тебя скалой, а ты меня, быть может, падшим ангелом, а может быть дешёвой шлюхой, наверное, второе ближе к истине, с моим-то носом, сломанным три раза, с моими вечно красными глазами, почти без сисек и ушами как у обезьяны. Быть может всё не так, со стороны, но зеркало – ведь тоже сторона, другая, не такая как внутри меня. Мы утопали в дыме и тогда, мне становилось и спокойнее и проще, мне было безразлично всё вокруг, мы плавали в нирване, сжимая самокрутки в наших толстых пальцах, мы искали новый мир, где нет воспоминаний о скитаниях, где нет ни мира, ни людей, ни параллельных, ни прямых, ни перекрёстков. Мы просыпались на полу, в обнимку, без одежды и почти без кожи, нас выгоняли, мы спешили прочь. Ты прятался, рассказывая мне про смерть в Афганистане, ты посылал меня за смертью, я не возвращалась, ты посылал меня за водкой, я приносила даже больше. Я слушала тебя, всегда, я так хотела быть тебе полезной, я влюблена была тогда… как и теперь.
Я вижу, как ты падаешь, я чувствую утрату, во мне ломается основа. Я мысленно тебе рисую крылья, я мысленно рисую траекторию твоих полётов, сначала в землю, а оттуда ввысь, я каждое мгновение её рисую, я верю, что ты будешь там, я позабочусь, я же ангел, а не шлюха!
Ты рисовал мне страшные картины, ты мне показывал