на работу. Я скажу вашему руководителю, что сегодня утром вы мне очень помогли. Не сходите ли в мою спальню за шляпой? Погода не очень, накрапывает дождь, и мне, пожалуй, было бы удобней в шляпе. Да не бегите вы так, дело не такое уж спешное. Большое спасибо, очень хорошо, – юнцы продолжали улыбаться ему и заглядывать в глаза.
Спустились на лифте, внизу их встретила Евдокия Прокопьевна. На её лице нельзя было заметить следов смущения или вины. Она открыла входную дверь и подержала ее, пока все трое не очутились на улице. КГ обратил внимание, насколько глубоко пояс лифчика, угадывавшийся под кофточкой, и фартук врезались в её мощный и непоколебимый стан. Из парадной дома напротив появились старухи, которые всё время наблюдали за перипетиями ареста КГ.
– Не смотрите на них, – скомандовал Борис, но потом смутился – какое право он имеет говорить в таком тоне с этими молодыми, но уже вполне взрослыми людьми? – Мы здорово задержались, ребята. Ладно, я угощаю. Сбегайте на угол, поймайте такси, я плачу.
Когда они уже были в такси, КГ вспомнил о том, что сначала не обратил внимания на этих молодых людей, а между тем, это сотрудники его предприятия и очень хорошо ему знакомы. А потом, когда уже говорил с ними, он опять не заметил, на этот раз – как исчезли инспектор и два охранника с ним. «Да, – подумал Борис, – плохо дело. Это свидетельствует о том, что ты, Борис Илларионович, теряешь присутствие духа. Обрати внимание. Эти оглоеды так просто твоё дело не оставят. Тебя ждут суровые испытания. Ничего, я ещё разберусь с этим секретным ведомством; кто они и по какому праву портят жизнь приличным людям».
Какой всё-таки замечательно интеллигентный и корректный народ трудился на его фирме «Базальт»! Наклейку на лбу Бориса невозможно было не заметить. Но никто ему и слова не сказал. Могли бы и сказать что-нибудь участливое. Типа того – что, мол, случилось? Вы ушиблись, обращались ли вы к врачу, нет ли, к примеру, сотрясения мозга? Ничего подобного. Все отводили глаза и старались поскорее закончить разговор с КГ.
Только начальник отдела Евгений Тимофеевич Полупанов, полнокровный жизнерадостный человек, который очень любил КГ за трудолюбие и исполнительность, а главным образом – за улыбчивость и нежную показную любовь к начальству, и даже иногда после работы приглашал его «зайти к полковнику», то есть посетить рюмочную на углу Литейного и «полковника Пестеля», чтобы вместе выпить по рюмке холодной водки и закусить бутербродом с килькой, встретив Бориса в приемной отдела, озаботился его внешним видом и, не спросив ничего о наклейке на лбу, поинтересовался, всё ли у того в порядке. Ведь у Бориса, как ему сказали, сегодня день рождения. Почему же он так бледен и не случилось ли чего особенного с ним сегодня утром?
Может так быть, что они все прекрасно понимают смысл наклейки? Может ли быть, к примеру, что для них всех он уже совсем конченый человек, изгой, враг пролетарского государства, а эта наклейка на лбу – все равно, что желтая звезда Давида, пришитая к одежде евреев в фашистской Германии?
В