из любимых слов Мэтта было слово «вонь», и оно очень хорошо описывало условия нашего проживания тем памятным летом. Наша квартира представляла собой большое пространство, поделенное на четыре скудно обставленные комнаты. В одной – спальне – на полу лежал запятнанный хлопчатобумажный матрац, а по другим комнатам были разбросаны книги, комиксы, компакт-диски, и стояла качественная стереосистема. Из мебели были несколько столов и стульев.
По всей квартире были разбросаны типичные предметы наркоманского притона: гнутые, почерневшие ложки и стеклянные трубки для плавления и курения кокаина. Оранжевые колпачки шприцев валялись на почерневшем нестиранном белье. В углу спальни стоял древний компьютер с игольчатым принтером, на котором я печатала статьи для журнала потребителей марихуаны «Время летать» (это была моя первая общенациональная колонка, которую я вела под псевдонимом «Боля Мене»; называлась эта колонка «Ссаный патруль» и была посвящена анализам мочи на наркотики).
В другом углу красовался кошачий туалет. Рядом с ним обычно валялся наш длинношерстный кот Смик, помахивая пушистым роскошным хвостом. Этот Смик был единственным существом, которое по-настоящему любили. Короче, мы жили в грязи и беспорядке. Мы часто забывали менять кошачий туалет, и Смик, в знак протеста, делал свои дела рядом с ним, иногда на газеты и брошенную на пол одежду.
В это же время Мэтт вдруг озаботился своим здоровьем и стал почему-то страшно бояться, что его арестуют пожарные. Куря, он всегда опускал жалюзи и, время от времени, опасливо выглядывал на улицу: не едут ли за ним пожарные? Этот некогда чеканно-остроумный и артистичный еврейский мальчик из Лонг-Айленда теперь целыми днями сидел в одной и той же футболке посреди гор мусора, убежденный в том, что кокаин разрушает его пищеварительный тракт. Остановиться он, однако, не мог.
Каждое утро я давала себе клятву, что сегодня не буду колоть кокс, зная, что это приведет лишь к тревожности, навязчивости и паранойяльным мыслям (правда, моя паранойя не была связана с пожарными!). Собрав все силы, я тащилась на метадоновую программу – думая, что я страдаю физической зависимостью от героина, я принимала метадон, надеясь потом пройти детокс и вернуться к нормальной жизни.
Я была тогда насквозь пропитана парадоксальным американским взглядом на зависимость, то есть была уверена, что это – одновременно моральная и медицинская проблема. Однако я не могла смириться с тем, что моя зависимость была моральной проблемой; я считала, что мой разум – единственное, что я всегда в себе ценила, – не мог оказаться слабым и испорченным. И я сказала себе, что это только физическая зависимость и ничего больше, и поэтому мне поможет метадон.
Идея заключалась в том, чтобы «отучить» меня от нелегального опиатного наркотика с помощью безопасного наркотика, который я должна была получать в снижающихся дозах на протяжении полугода. Для начала в центре проведения