слишком поздно для роз и что она не хочет смотреть, как они вянут и умирают. После похорон герцога она мало-помалу становится все более апатичной, и я уже начинаю бояться за ее здоровье. Хотела бы я, чтобы мое магическое искусство могло хоть как-то облегчить ее страдания, но, к сожалению, никакая магия на свете не может изгнать боль из скорбящего сердца.
Уизерс стучит в дверь гостиной и открывает ее.
– Прибыл виконт Харкурт, миледи, – объявляет он, обращаясь к маме.
– Проводите его сюда, Уизерс, – говорит мама, наконец-то проявляя хоть какой-то интерес к тому, что происходит вокруг. Похоже, мой предстоящий брак – это единственный предмет, который вызывает у нее пусть слабое, но воодушевление.
Льюис, как всегда, наполняет небольшую гостиную своими энергией и целеустремленностью. Он здоровается с нами со свойственным ему непринужденным очарованием и даже ухитряется вызвать на губах моей матушки улыбку. Но после пятнадцати минут пустой болтовни, во время которой мама только и делает, что сплетничает о том, кто на ком женится и кто за кого выходит замуж, я не выдерживаю.
– Сегодня слишком погожий день, чтобы оставаться дома, – заявляю я, вставая. – Льюис, ты не хотел бы посидеть в саду?
– Да, конечно, и надеюсь, мне удастся уговорить леди Аннабель присоединиться к нам.
Как будто матушка захочет испортить тебе такой удобный момент остаться со мною наедине. Уверена, она откажется.
– О нет. – Мама, снова превратившись в слабую и немощную вдову, бессильно откидывается на подушки дивана. – Я лучше останусь здесь, в прохладе. А вы, молодые люди, идите. Ну же, давайте, я настаиваю.
Воздух в саду все еще по-утреннему свеж, хотя солнце светит ярко, а на голубом небе нет ни облачка. На тщательно ухоженных клумбах спокойно цветут нежные белые лилии и гвоздики, но оранжевые лепестки тигровых лилий словно горят на солнце, и мне кажется, будто я слышу, как синие цветы гигантского цеанотуса, оплетающего южную стену сада, поют. Я веду Льюиса по узкой, усыпанной гравием дорожке, потом мы с ним поднимаемся по широким каменным ступеням, проходим мимо прудика, в середине которого тихо журчит фонтан, и, наконец, добираемся до мощеного уголка, где стоят стол и стулья из кованого железа. Кто-то из слуг предусмотрительно раскрыл находящийся тут зонтик от солнца, так что стол и стулья накрывает тень. Здесь на теплых камнях, нежась на солнце, растянулся Яго. Проходя мимо него, я наклоняюсь, чтобы погладить его, и мне почти кажется, что на солнцепеке раскалилась даже его блестящая шерсть.
– Глупый ты кот, – говорю я ему, – еще немного – и солнце тебя поджарит. – Я сажусь на стоящий в тени зонта стул, а Льюис устраивается рядом. Мой взгляд привлекает маленькая клумба с розами слева от стола. Мама была права, для роз и впрямь уже слишком поздно. Большинство цветков начали увядать, их лепестки скручиваются от жары. Если бы был жив отец, он отругал бы садовника за то, что тот не обрезал розы раньше. Ведь никому не хочется смотреть на смерть, пока ты пьешь лимонад. Такое может понравиться разве что некромантам.