.

Я не хочу себе другую.

      – Да перестань ты, радоваться надо, что она от тебя ничего не хочет, что поняла все и сваливает, другая бы все у тебя бы отняла, что вы вместе в браке купили, и не только.

      – Да о чем ты говоришь?! – возмутился Рус. – У меня семья рушится, а ты?! – сказал он и повесил трубку.

      Через пять секунд зазвонил телефон. Рус поднял трубку в надежде, что ему звонит Ирина, но увы, это была его мама. Он поднес трубку телефона к уху и услышал ее непрекращающийся словесный понос. Она что-то ему кричала, но пара слов, которые он разобрал, причинили ему боль:

      – Хлюпик! Слюнтяй! Не мужик…

      – Я не хочу с тобой сейчас разговаривать, – сказал он, прервав ее речь, и положил трубку, после чего отключил телефон.

      «Что же я наделал? – подумал Рус, схватившись руками за голову. – Что же теперь делать? Как все исправить?» – лихорадочно думал он.

      Рус подошел к окну, посмотрел на соседний дом, на крыше которого стояла антенна, а на антенне болталось какое-то тряпье. В целом тряпье и антенна были похожи, как ни странно, на фигуру лошади.

      – Конь на крыше дома стоит

      и гривой машет.

      Конь как черный ворон кричит

      и крылья прячет, —

      горько произнес Рус, посмотрев на антенну.

      Он быстро взял свой блокнот, достал из портфеля ручку и стал записывать:

      Конь на утро внезапно вспорхнет,

      Конь слезу уронит в помет,

      Конь не сможет, возможно, взлететь,

      Не пускает его твоя сеть.

      Черный дьявольский цвет —

      лошадиный окрас.

      Конь не знает примет,

      Где пробьет его час.

      Конь боится воды —

      Тяжелеет крыло.

      Конь не может лететь —

      Ему крылья свело.

      И я вижу, как конь

      Со слезами в глазах

      Не понимает, как спуститься назад.

      Он выбрал свободу,

      Такая цена

      В последний полет

      с глазами крича.7

      – Ну что, стало легче? – спросил он себя, закончив писать.

      Рус прочитал стихотворение, оно ему понравилось. Оно говорило о его боли, которую он сейчас испытывал, о безысходности, в которую он попал, как тот конь на крыше, который сам не понимает, как на ней очутился, но осознает, что цена его свободы равна цене его выбора, а цена его выбора равна цене его жизни. Так было и у Руса, цена его выбора – это цена его разбитого сердца, которое он сам позволил разбить, не думая своей головой, принимая обстоятельства как причину, а не следствие своих первоначальных поступков.

      – Сам виноват! Сам! – твердил он себе. – Все могло быть по-другому, если бы я мать свою не слушал. Но, с другой стороны, как тут не послушаешь, если это мать?! – спрашивал он себя.

      Рус отошел от окна, сел на диван, выключил телевизор и задумался.

      – Все непросто в этой жизни. Как же быть-то мужу, сыну, если с одной стороны мама, а с другой жена, и они разрывают меня на части? Как им, или нет, как матери-то понять, что