и стекло – и попер на меня, но я увернулся. «О нет, – подумал я, – кажется сейчас будут неприятности». Потом парень бросился на Билла, у которого было такое выражение лица, как будто его привязали к рельсам, а на него несется экспресс «Летучий шотландец». В этот момент я был уверен, что либо мы оба, либо один из нас проведет следующий месяц в больнице, но я не учел того, что дальше сделает Тони. Он увидел, что происходит, подбежал к рыжему великану, толкнул его и велел проваливать. Тони был меньше громилы, гораздо меньше, но он превосходно дрался. Конечно, рыжий этого не знал, так что взял Тони за горло. Они немного поборолись, рыжий получил несколько ударов, но потом Тони отвесил ему хорошую затрещину прямо в лицо и продолжал лупить – бам-бам-бам-бам-бам-бам! – пока парень не пошел ко дну как «Титаник».
Ба-ба-а-а-а-а-ах!
Я смотрел с открытым ртом, как Тони расслабил кулак, вытер кровь с лица и спокойно продолжил собирать оборудование. Никто не сказал ни слова.
Потом, когда мы ехали в фургоне на следующий концерт в Уоркингтон, я поблагодарил Тони за то, что он спас наши задницы. Он только отмахнулся и велел больше об этом не говорить.
А Билл еще неделю со мной не разговаривал. Я его не виню.
Когда мы вернулись в Астон, Тони сказал, что недоволен Аланом и Джимми. Джимми слишком халтурил на репетициях. Да и нет никакого смысла держать саксофониста, если нет полноценного набора духовых. Но нам не нужна была куча духовых инструментов – тогда понадобился бы двухэтажный автобус. А если мы будем делить выручку на полдюжины тромбонистов и трубачей, то нам не хватит денег. Поэтому мы решили так: Алан и Джимми уйдут, и в Polka Tulk Blues Band останется четверо. Но Тони всё равно был недоволен.
– Дело в названии, – сказал он во время перерыва на репетиции. – Оно отстойное.
– Что не так? – возразил я.
– Каждый раз, когда я его слышу, то вижу перед собой картину, как ты сидишь в спущенных штанах и срешь.
– Ну и придумай тогда сам, – обиделся я.
– Вообще-то, – объявил Билл, – я немного подумал, и у меня возникла идея.
– Продолжай, – сказал Тони.
– Нужно представить, что оно написано на большом плакате. На билборде, или типа того.
– Представляю, – сказал Тони.
Билл сделал глубокий вдох. А потом сказал: «Earth».
Тони и Гизер переглянулись и пожали плечами. Я не обратил на них внимания и притворился, что волнуюсь.
– Ты в порядке, Билл? – сказал я, прищурившись.
– В порядке. Что ты имеешь в виду?
– Ты уверен?
– Конечно, черт возьми, я уверен.
– Просто… Мне показалось, тебя только что вырвало.
– Чего?
– БУ-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э!
– Пошел ты, Оззи.
– БУ-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э!
– Просто подумайте об этом, ладно? Оно простое, сильное, без всякой херни, всего пять букв: E-A-R-T-H.
– Билл, честно, приятель, думаю, тебе стоит сходить к врачу. Похоже, тебя снова вырвало. БУ-У-У…
– Оззи, прекрати, – оборвал Тони. – Оно хотя бы лучше, чем гребаный Polka Tulk.
– Согласен, –