к Дику, полный уверенности в том, что этот пропитанный наукой человек поможет разогнать мои страхи, приведя парочку фактов в пользу сохранения моей жизни страшными дядями из правительства. Что могла им сделать моя книга? Нет, об этом я не должен думать. Не сейчас.
Я предвкушал стаканчик чего-нибудь горячительного, разгоняющего кровь, теплый прием, интересный рассказ об удачном эксперименте, горящие любопытством глаза, когда я начну говорить о своих подозрениях… Но я не ожидал увидеть пустую квартиру.
– Разгромленную, ― утвердил я для самого себя.
Это было варварством, самым диким проявлением неуважения к человеку. Дверь осталась открытой после набега, и я возненавидел себя за то, что не пришел раньше, не узнал, как дела у Дика. Девять дней я провел с лихорадкой мыслей, слишком напуганный, чтобы жить дальше. Глупые отговорки.
Если Дика убрали, то скоро уберут и меня, и тогда все было зря. Рукопись, готовую к изданию, сожгут после того, как исчезну я.
И не было никогда ни странного ученого по имени Дик, ни жалкого писателя, который просто хотел жить, ни книги, которая обескуражила бы всех, сорвала бы покровы с лиц сильных мира сего. Как легко все это делается!
Однако я нашел в себе силы подумать, что Дик еще мог быть жив, что его просто взяли под стражу за нарушение комендантского часа, за распитие алкоголя вне отведенных для этого заведений, за те же странные, пугающие соседей эксперименты. Все может быть.
Хотя разве для этого обязательно ломать двери, сжигать дневники наблюдений и разрушать полки, уставленные бутылками и колбами?
Я вышел из уничтоженной квартиры, глядя себе под ноги, боясь, что где-то меня поджидает засада.
С чего вообще весь сыр-бор? Неужели правда оказалась настолько страшной, что правительство прибегло к таким крайним мерам?
Собрав волю в кулак, я решил сходить к Дику на его временную работу. Он работал в одном баре, уборщиком. В который раз во мне всколыхнулась ненависть к устройству этого мира, которое позволяло умным людям прозябать в гнусных местах, вместо того, чтобы нести пользу людям.
Подмороженный псевдо-асфальт хрустел под моими башмаками и башмаками десятков людей, спешащих кто куда. Солнце бледно светило над горизонтом, который тоже не был настоящим. Я вдруг явно ощутил дрожь земли, и мне на миг стало страшно. Когда-нибудь все это рухнет вниз, на нижние уровни, в руки… в лапы…
Передо мной возникла дверь бара «Грязный башмак», и я невольно задумался, почему у всех подобных заведений названия либо намекают на развратных девиц, либо на грязь и бедность бытия. Да, грязный башмак ― это очень печально. Заправлял здесь громила по имени Чак-Чак. Я подозревал, что это просто прозвище, никак не подходившее этой горе мышц, оплетенной пухлыми венами. Чак-Чак нанял Дика «по доброте душевной», если можно было так назвать этот поступок, приправленный смачным плевком в угол собственной барной стойки и злобным прищуром.
– Так и быть, будешь мыть полы после закрытия.
Дик