под бочок, прижималась крепко, натягивала одеяло на голову. Мама отдавала ей кусочки, и она с удовольствием съедала их прямо там – под одеялом. Маринка возвращалась с пузырьком в руках, капала несколько капель в чашку с водой:
– Что, правда всё съела? – строго спрашивала она. – На, тогда лекарство пей!
– Съела, доченька, съела, – говорила та быстро и покорно пила.
А Машка хитренькая, лежала тихонько, молчала, будто нет ее. Знала, что Маринка ругаться будет. Нехорошо, наверное, было – кусочки эти есть, но так хотелось.
А месяц назад тетка взяла ее в гости. Машка пошла нехотя, у тетки маленькая темная комната, на кровати лежит ее муж, его все называют трудным словом «контуженный». Он обычно молчит, лежит тихо, но иногда вдруг, вскрикивает: «Вперед! В атаку», садится и машет руками. Машка его побаивается, но делать нечего, пошла в гости. А потом вернулась домой, забежала в комнату матери… кровать пустая… «Отмаялась», – сказала тетка.
Отца Машка почти не помнит. Помнит только, как подбрасывали ее сильные руки, а она смеялась. А потом его не стало, и все говорили: «Пропал без вести». Ну, пропал и пропал. Она его не помнит совершенно. Главное – рядом была мама, старшая сестра. И вот теперь мамы нет. А сестра? Она сама еще маленькая. Ее, наверное, тоже уведут из их чистой квартирки с печкой, кроватью, кружевной шторкой на окне.
…Тетка торопливо целует её на прощанье и быстро уходит по длинному коридору. В детском «доме», и, правда, много детей. Ходят, смотрят с интересом.
…Утром всех вывели на прополку. «Вот твоя грядка теперь, – ласково улыбнулась воспитательница. – Ее надо прополоть». И она пошла дальше. Машка уставилась на грядку во все глаза. «Прополоть». Легко сказать, а какие тут травинки надо выдернуть? Так-то она смекалистая, ее всегда хвалили, но вот… «прополка». Не было у них грядок, а только квартира в центре города в старинном доме. Не знает Машка ничего про грядки. Она любит сидеть на высоком крылечке, людей разглядывать, а что еще делать, если обуви нет? Маринке туфли нужнее, а валенки летом не оденешь. Босиком бегала – ногу порезала, на крылечке лучше. Люди спешат мимо, все разные, лошадки с повозками проедут. Интересно! А тут… огород, грядки. А зябко как! Ветерок что ли холодный такой? Их в огород привели только в майках да трусишках. Поежилась! Села рядом с грядкой.
– Что же ты, ничего не делаешь? – снова подошла Елена Николаевна.
– Зябко мне!
Прохладные руки трогают лоб.
– Иди обратно, в дом. Там печка топится, посиди пока возле нее.
«Языки» пламени весело «пляшут» в печке. Машка прислоняется к ней. Хорошо! Закрывает глаза. Дом, улицы, лица, старый заяц на кровати, все начинает кружиться, как карусель, прохладная рука ложиться на лоб… «Мама! Мамочка!»…Темнота…
… – Ну что, проснулась, красавица? – старый доктор весело глядит из-под седых бровей. – Теперь на поправку пойдем!
Надо же! В больнице с воспаленьем