комнатой. Черная швейная машинка «Зингер» стояла на металлическом столике под двумя яркими лампами «Тензор». Одну стену украшало изображение Иисуса, другую – фотография Джона Ф. Кеннеди. Красивая горка стояла под фотографией Кеннеди – заставленная книгами, а не фарфором, но смотрелась от этого ничуть не хуже.
Наконец, Беверли добралась до ванной.
Ее выдержали в розовом цвете, но такого приятного глазу оттенка, что она не казалась вульгарной. Всю сантехнику поменяли, и тем не менее к раковине Беверли приближалась с опаской, чувствуя, как захватывают ее воспоминания о давнем кошмаре: боялась, что заглянет в черное, без крышки, сливное отверстие, услышит шепот, а потом кровь…
Беверли наклонилась над раковиной, поймав в зеркале отражение своего бледного лица и темных глаз, а потом уставилась в сливное отверстие, ожидая голоса, смех, стоны, кровь.
Как долго она могла бы простоять там, согнувшись над раковиной, ожидая того же, что произошло двадцать семь лет назад, Беверли не знала; оторваться от раковины ее заставил только голос миссис Керш:
– Чай, мисс!
Она отпрянула, вырвавшись из пут самогипноза, ретировалась из ванной. Если в этой раковине и была черная магия, теперь она ушла… или не пробудилась.
– Ой, ну зачем все это!
Миссис Керш, улыбаясь, радостно посмотрела на нее.
– Мисс, если б вы знали, как редко нынче кто-нибудь заходит в гости, то не стали бы так говорить. Да я ставлю на стол гораздо больше для мужчины из «Бангор гидро», который приходит, чтобы снять показания счетчика! Моими стараниями он толстеет!
Фарфоровые чашки и блюдца стояли на круглом столе, белые, с синей каймой. На тарелке лежали маленькие пирожные и ломтики торта. Над заварочным чайником, что дымился паркóм рядом со сладостями, поднимался приятный аромат. Улыбнувшись, Бев подумала, что не хватает только миниатюрных сандвичей со срезанной корочкой: тетисандвичей, так она их называла, всегда в одно слово. Тетисандвичи бывали трех видов: со сливочным сыром и оливками, с кресс-салатом и с яичным салатом.
– Присядьте, – предложила миссис Керш. – Присядьте, мисс, и я налью вам чай.
– Я – не мисс. – И Беверли подняла левую руку, чтобы показать обручальное кольцо.
Миссис Керш улыбнулась и взмахнула рукой: какая ерунда, говорил этот жест.
– Я всех красивых молодых женщин называю «мисс». По привычке. Не обижайтесь.
– Я не обижаюсь, – ответила Беверли, но по какой-то причине ей вдруг стало чуточку не по себе: что-то в улыбке старухи показалось ей… каким? Неприятным? Фальшивым? Коварным? Но это же нелепо, так?
– Мне нравится, как вы тут все переделали.
– Правда? – Миссис Керш наливала чай. Темный, мутный. Беверли определенно не хотела его пить… и внезапно у нее возникли сомнения, а хотелось ли ей вообще тут находиться.
«Под дверным звонком было написано «МАРШ», – внезапно прошептал внутренний голос, и Беверли испугалась.
Миссис Керш передала ей полную