такой плохой репутацией, что ее чаще называли «Ведром крови»), что в Брюстере, не замочив ботинок выше третьего перекрестья кожаных шнурков. Такие истории рассказывали в дни юности Ричи, и он полагал, что во всех этих историях есть толика Пола Баньяна.
«Старина Пол, – подумал он, глядя снизу вверх на пластмассовую статую. – И что ты поделывал после моего отъезда? Прокладывал новые русла рек, возвращаясь домой усталым и волоча за собой топор? Создавал новые озера, когда тебе требовалась большая ванна, в которую ты мог сесть, погрузившись в воду по горлышко? Пугал маленьких детей точно так же, как в тот день напугал меня?»
Бац – внезапно он вспомнил все, как иной раз вспоминается слово, которое долго вертелось на кончике языка.
Итак, он сидел под теплым мартовским солнышком, возможно, задремал, думая о том, как пойдет домой и успеет на последние полчаса «Американской эстрады», и тут его лицо обдало теплым воздухом. Отбросило волосы со лба. Он поднял глаза и увидел огромную пластмассовую физиономию Пола Баньяна аккурат перед своим лицом, больше, чем на экране кинотеатра, заполнившую все его поле зрения. А поток воздуха вызвал наклонившийся к скамейке Пол… только выглядел он уже не совсем как Пол. Лоб низкий, нависающий над глазами, красный, как у пьяницы со стажем, нос, из которого торчали пучки жестких волос, глаза налиты кровью, один чуть косил.
Топор более не лежал на его плече. Пол опирался на топорище, тупой конец лезвия вмялся в бетон дорожки. Пол по-прежнему улыбался, да только веселость в улыбке этой не просматривалась. Меж гигантских желтых зубов просачивался запах трупов маленьких зверьков, гниющих в кустарнике жарким днем.
– Я тебя съем, – сообщил ему великан низким рокочущим голосом – словно валуны стукались друг о друга при землетрясении. – Если ты только не отдашь мне мою курицу-наседку, и мою арфу, и мои мешочки с золотом, я съем тебя прямо сейчас, твою мать!
От воздуха, который выходил изо рта великана вместе с этими словами, рубашка Ричи затрепыхалась, как парус под ураганным ветром. Он вжался в спинку скамьи, глаза вылезли из орбит, волосы встали дыбом и торчали во все стороны, как перья, окутанные зловонием.
Великан захохотал. Взялся обеими руками за топорище, совсем как Тед Уильямс 44 брался за свою любимую бейсбольную биту (или за ясеневый черенок, если вам так больше нравится), и вытащил топор из дыры, которую тот промял в бетоне. Топор начал подниматься в воздух, издавая низкое, смертоносное шуршание. Ричи внезапно понял, что великан собирается разрубить его пополам.
Но чувствовал, что не может пошевелиться; его охватила невероятная апатия. Да и надо ли? Он задремал, ему приснился сон. Сейчас какой-нибудь водитель нажмет на клаксон, возмущаясь поведением мальчишки, который перебежал улицу перед его автомобилем, и он проснется.
– Это точно, – пророкотал великан. – Ты проснешься в аду. – И в последний момент, когда топор добрался до апогея и застыл там, Ричи осознал, что все это совсем не сон… или, если уж сон, то такой, что может убить.
Попытавшись