ту масть, говоришь? Поищем другую.
И он ушел из «Индии», причем ушел не один. В последний момент (когда он, стоя в дверях, стучал, вызывая дежурного) к нему присоединились еще трое.
– А вы чего? – окликнули их. – Или тоже проливали?..
– Конечно, – ответили они.
Уже уходя, задержавшись на миг в дверном проеме, Гусь сказал, озирая исподлобья камеру:
– Учтите, урки, нас много. Крови мы не боимся. А она еще будет – большая будет кровь!
Вдруг он остро, пронзительно глянул на меня и усмехнулся, темнея лицом, оскалился судорожно:
– Ну а ты, падло, имей в виду: кто мне дорогу переходит – тот долго не живет… К тебе у меня особый счет. Запомни!
В лице его и в голосе было столько ненависти, что я содрогнулся невольно. За что он, кстати, так возненавидел меня? За эту прочтенную мной записку? Что ж, возможно… Но ведь я обязан был ее прочитать. Я не мог поступить иначе!
Глава 5
Одиночка
Вскоре после ухода Гуся в камеру ворвались надзиратели. Был сделан обыск. И на этот раз они нашли все, что искали. Им были известны теперь любые наши хитрости и тайники! Все острорежущие предметы – бритвы, иглы, стекло – мы прятали в хлеб. Для этой цели выделялась специальная пайка; ею жертвовал обычно самый удачливый игрок – обладатель лишних супов и каш. (Таким образом он как бы платил обществу дань за богатство, за свое картежное счастье!) Хлеб разламывался, дробился на куски; своеобразные эти «объедки» оставлялись в самых видных местах – лежали на полке, сохли на подоконнике – и именно потому начальство не обращало на них внимания.
Теперь же все объедки были тщательно собраны и изъяты.
Веревки, нитки, карандаши (которые также запрещены!) покоились в щели под дверным порогом. Сюда надзор не заглядывал ни разу; сейчас вдруг заглянул.
– Вот же негодяй этот Гусак, – шепнул мне Рыжий, – настучал-таки, заложил нас, паскуда!
– Но, может, это и не он? – усомнился я.
– А-а-а, – наморщась, отмахнулся Рыжий, – какая, в сущности, разница? Он же у них – главный… Атаман шайки Червонных Валетов!
– Об чем это вы там шепчетесь? – спросил с подозрением старший надзиратель.
– Ни о чем, – отозвался я, – так… о погоде.
Дерзкий этот ответ не понравился ему.
– Поговори у меня, – проворчал он, нахмурясь, – поговори!
– А я и не говорю с вами, – возразил я усмешливо, – вы сами встреваете.
И тотчас же я пожалел о сказанном, раскаялся в том, что ввязался в ненужный этот спор.
Привлекать к себе внимание начальства было рискованно, тем более в моем положении! Дело в том, что за щекой у меня были спрятаны карты (они недаром изготовляются столь миниатюрными). Незаметные внешне, карты все же мешали мне, затрудняли речь. И старшой, очевидно, почуял это.
Он приблизился и с минуту разглядывал меня, шарил глазами. Потом приказал внезапно:
– А ну, раскрой пасть!
И тут же, не дожидаясь, покуда я сделаю это сам, полез мне в рот, раздирая пальцами губы.
Пальцы были шершавы