сколько лет. Тогда Шпанагель сказал, что я еду в Чечню начальником штаба дивизиона и обещал присвоить звание «майор» в течение пары недель. Врёт, конечно: с «майором» за пару недель ничего не получится.
Сообщение о том, что Бондаренко назначен начальником штаба дивизиона, неприятно скребануло меня. Два месяца тому назад ко мне подошёл начальник артиллерии соседнего полка подполковник Половинкин и предложил мне стать начальником штаба дивизиона в их полку, чем немало удивил меня. Капитан Ермаков, которого они хотели поставить на эту должность и вроде бы тот был согласный, почему-то вдруг отказался и Половинкин перебрал сначала всех своих полковых офицеров, а потом офицеров других полков и непонятно по какой причине остановился на моей кандидатуре. Я долго не раздумывал и согласился. На меня сразу же начали готовить документы, а Бондарь только посмеивался: ничего, мол, Боря у тебя не выйдет. Но оформление документов пусть медленно, но шло даже несмотря на то, что начальник артиллерии дивизии полковник Прохоров, когда узнал о моей кандидатуре, был дико разъярён и вызвал к себе начальника артиллерии полка.
– Вы, что там белены объелись или охерели совсем? Ведь Копытов, командир батареи «кадра». И командовал только развёрнутым взводом, пусть даже и тринадцать лет, но он ни дня не был командиром развёрнутой батареи и у него нет опыта, а вы его предлагаете сразу на должность начальника штаба развёрнутого дивизиона. Не позволю….
Уж не знаю, как Половинкин сумел убедить Прохорова? Какие приводил доводы, но тот всё-таки сдался и дал ход документам. Узнав об этом, Бондаренко, ни слова ни говоря, прямиком направился в отделение кадров дивизии, поплакался кадровикам: о том, что он уже командует батареей пятнадцать лет, капитаном ходит тринадцать лет. Копытов же батареей командует только пять лет и столько же капитаном служит. Где справедливость? Я, мол, капитан Бондаренко, имею перед Копытовым преимущество в возрасте, службы в должности и в звании, а начальником штаба ставят почему-то его.
Сумел всё-таки Серёга разжалобить и убедить кадровиков, те надавили на Константина Михайловича Прохорова, а тот особо и не сопротивлялся, хотя к Бондаренко у него тоже были определённые претензии. Меня «зарезали» и документы переделали на моего сослуживца, но поставить Серёгу на должность не успели, так как начались Чеченские события. Я, конечно, виду не подал, что мне было обидно, но на самом деле здорово переживал и предательство друга, который вот так постарался перебить мне должность и то, что о моих деловых качествах сложилось такое нелицеприятное мнение, а в отношениях с Бондаренко у меня появилась прохлада.
И сейчас, проглотив обиду, я стоял в коридоре, ожидая, когда вызовут меня. Всё меньше и меньше оставалось в коридоре офицеров. Они заходили в кабинет, и вскоре выходили: кто решительным шагом уходил выполнять и дальше свои обязанности, кто старался быстро прошмыгнуть мимо нас, потому что только что отказался ехать на войну.
Но вот в коридоре остался я один, минут пять назад вышел очередной офицер – отказник.