это даже лучше, бархатный сезон, впрочем, на Крите он всегда бархатный. Теперь нужно было лететь в Хельсинки. В пятницу после обеда секретарша взяла Саше билет – на понедельник. «Заодно и в Питер заеду». Вечером Саша не утерпел, помчался в Остафьево: крыша (в смысле кровля) его беспокоила. Слава богу, все оказалось нормально. Он дал прорабу всякие указания насчет дальнейшего.
– Не извольте беспокоиться, – как обычно, сказал ему прораб. Но голос прораба был рассеянный, словно он думал не про то. – Послушайте, Сан Сергеич… Я вам должен сказать…
– Ну? «Попросит аванс выдать пораньше, – понял Саша, – распустил я их, Олег бы с ним не так…»
– Вами тут интересуются.
– Интересуются… – повторил машинально Саша: он прикидывал в уме, сколько денег можно будет дать рабочим, чтоб не избаловались совсем. – Интересуются… А?! Валера, ты че? Кто интересуются?
– Не мое это дело, – опустив глаза, продолжал прораб, – но вы с нами по-человечески, и я не хочу. . Не знаю, что за вами числится, но. . Интересовались. Под разными предлогами. Я-то понял. И наружка за вами. Я ведь раньше служил в розыске – ну, раньше, при советской власти. . И это. . Сан Сергеич, это – не менты.
«ОБЭП! – ахнул Саша. – А Олег мне клялся, что все у нас чисто…» Шелковая Сашина рубашка тотчас премерзко взмокла и прилипла к лопаткам; он даже руку к животу приложил, так худо ему было: точно кто-то схватил все его внутренности, и сердце в том числе, и обернул в холодный грубый мешок, и закручивает туго-туго. . Как через вату слушал он, что рассказывает быстрым полушепотом прораб – как приходили они по одному и по двое, прикидываясь то пожарными, то санэпидемстанцией, то просто прохожими, ищущими какой-то выдуманный адрес, как крутились возле участка, заговаривали с рабочими, – и казалось ему, что он – бугай здоровенный – сейчас упадет в обморок… «Уже неделю как пасут! И тогда, в машине, – это было, было. .»
А прораб сказал:
– Помяните мое слово, Сан Сергеич, это – комитет. Только я вам ничего не говорил.
VI
«Комитет!» Саша застонал, заворочался на диване и даже укусил сам себя за руку от злобы и ужаса. По интонации прораба Саша понял, разумеется, о какой организации идет речь. А и впрямь – слово «комитет» звучало страшно куда страшней, чем нынешнее ее имя. (Саша в кино всегда восхищался, глядя, как ловко наша контрразведка берет за жабры всяких там врагов и предателей; но едва дело коснулось его самого, как атавистический ужас в нем проснулся.) И Олег тут был ни при чем, а при чем была – рукопись! «Стало быть, они все знают. . Какая-то сволочь уже настучала, что я продать пытаюсь… Интеллигенция, бля! Ни себе ни людям, гады, стукачи, уроды!» Он дрожащей рукою плеснул в стакан виски, поднес ко рту, сморщился, пить не смог. Пытался думать. Но почему – комитет?! Контрабандой культурных ценностей совсем другой комитет занимается – таможенный… У них теперь есть свое дознание и следствие. . Да, но таможенники могут взять человека в оборот лишь после того, как была попытка контрабанды. А хватать за одно