передышку, забрезжила перспектива выживания. Однако вместо радости в компании царила гнетущая атмосфера. Отец не мог отойти от пережитого страха после общения с Мишей Пермяком, да и положение, в котором он теперь оказался, не давало ему ничего забыть. Побыв недолго хозяином собственной, хотя и разоренной компании, он стал теперь подручным бандитов, которому позволяли работать только для того, чтобы он добыл для них деньги.
Отец был раздражителен, подавлен. Даже его всегдашнее средство от всех печалей – работа – не помогало. Он то лихорадочно хватался за дела, то запирался на целые дни в своем кабинете, никого не желая видеть. В такие периоды Нина все больше брала на себя – правдами и неправдами выпрашивая выходные у себя на службе, целые дни проводила в компании.
Именно из-за этого у нее с отцом происходили ожесточенные споры. В тот же день, когда их посетили бандиты, отец заявил ей, что она больше не должна приближаться к компании на пушечный выстрел. «Ты не понимаешь, что это за типы, – говорил он дочери. – Я не прощу себе, если ты окажешься в это втянута». На это Нина возражала, что теперь это уже все равно, прятаться бессмысленно: бандиты ее видели, знают, кто она, и, если понадобится, отыщут ее где угодно. Они так и не договорились, но Нина продолжала приезжать и, несмотря на недовольство отца, впрягалась во все дела.
Хуже всего было то, что отец, кажется, опять начал пить. Пьяным Нина его не видела, и всего пару раз учуяла шедший от него запах алкоголя, но она замечала на его лице то же пустое, потухшее выражение, которое было у него, когда он сидел без работы и напивался у себя на кухне. Теперь Нина была уже не беспомощной девушкой-студенткой и, казалось бы, могла во многом помочь отцу, но результат оказывался тем же.
Так прошло с полгода. Проекты, несмотря ни на что, продвигались по плану, хотя денег в компании по-прежнему не было.
Однажды опять открылась дверь и вошел Миша Пермяк с двумя громилами. Громилы были другие, но очень похожие на прежних. Они так же дисциплинированно остались в приемной, а Миша прошел к отцу. На этот раз Миша велел позвать для участия в разговоре Самуила Яковлевича и Нину. Отец хотел было возразить, что Нина здесь ни при чем, и не нужно ее впутывать, но встретив Мишин взгляд, осекся и подчинился.
Миша занял тот же стул, что и в первый раз, так же закурил и оглядел собравшихся. Только теперь он не сказал: «Базарь», а просто кивнул Самуилу Яковлевичу. Тот начал тараторить, обрисовывая текущее положение. Посыпались цифры, даты, бухгалтерские термины.
Миша молча слушал пару минут, потом сделал бухгалтеру жест, и тот умолк. Миша вдруг посмотрел на Нину – заглянул прямо в глаза. Его собственные глаза были совершенно безумны, человеческого в них ничего не осталось.
– Ты, – произнес он.
Нину сковал страх, она не могла вымолвить ни слова.
– Ты говори. Ты, видать, умная, – сказал Миша.
– Ч-что говорить? – пролепетала Нина.
– Скажи без понтов, как тут дела. Когда у твоего отца будут