на котором побывала.
Дама средних лет, по виду учительница верховой езды после хорошей прогулки, при всяком случае упоминает своего супруга:
– О если бы mon mari[9] мог это увидеть, он обожает синематограф!
«Красавица» Аннабель сидит тут же, однако ничего не говорит, все больше молча восхищается новоиспеченным русским швейцарцем. А неудачник Штеттлер приплел бородатый каламбур по этому поводу: когда новый дон приходит в дом – за каждой дамой надзор нужон!
А Ребман думает: «Бог ты мой, лучше бы я пошел в Лавру, лучше набраться вшей, чем сидеть здесь на потеху всей компании».
Вдруг он почувствовал, что у него горит спина, ясно ощутил жжение сзади, как будто кто-то поднес горящее железо и держит у него за спиной. Он обернулся. И увидел, что его зарисовывает скульптор.
– Не шевелитесь, – говорит маэстро, – меня заинтересовала ваша голова.
И тут уже все смотрят на него. Ребман вдруг почувствовал себя совершенно раздетым в этом изысканном обществе.
Наконец одна из дам замечает:
– Да, он милый мальчик. Наверное, у него еще никого нет!
И после этого замечания все закудахтали: не влюблен ли он еще?
– Нет, – отвечал герой, – пока я наконец соберусь с силами и решусь объясниться, все уже успевают дважды выйти замуж.
Тут они начинают обсуждать швейцарцев.
– Швейцарцы, – начала мадам «Монмари», – хорошие ребята, просто несколько ограниченны. Каждый итальянец, и каждый англичанин, и каждый француз, не говоря уже о русских, открыт по натуре всему миру, а швейцарцы – нет.
– Это оттого, что их в школе не воспитывают в подобном духе, – говорит другая. А первая снова:
– Mais non, нет же, причина не в этом: швейцарец – не продукт своей школы, да и все остальные таковыми не являются, все мы производное от своего народа!
Но тут мадам Проскурина вступается за своего подопечного:
– Не мучьте хорошего парня, я не хочу, чтоб он завтра уезжал от нас с тяжелым сердцем!
Тут Ребман вспоминает о том, что же его ждет впереди, а то он уж было совсем позабыл об этом. Он направляется к Штеттлеру, который одиноко сидит у окна и смотрит вниз на Крещатик. Следует хоть из вежливости расспросить его о Барановичах. Но новый приятель лишь качает головой:
– Я поразмыслил об этом деле. И вот тебе мой совет: разумнее всего молчать обо всем, что там увидишь и услышишь. Сам посуди, ты сможешь покрыть все свои расходы на дорогу. Их условие, чтобы ты проработал не меньше года. За это время где-нибудь откроется другая дверь. А пока потерпи, раз уж ты согласился на это место.
После ужина мадам Проскурина спросила, не желает ли кто сходить в синематограф на фильм «Quo Vadis, или Камо грядеши», тогда мог бы и новенького взять с собой.
Ребман отвел ее в заднюю комнату. И сообщил очень осторожно, что с удовольствием сходил бы, но у него вряд ли хватит денег. Сколько стоит билет?
– Вовсе ничего не стоит. У меня билет один