не соответствующих нормам современного русского литературного языка (в том числе нецензурной брани), за исключением иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке [1, п. 6, ст. 1].
В этой статье Закона многое кажется неточным и двусмысленным, но содержание скобок (о нецензурной брани) хочется прокомментировать отдельно.
Она – это пресловутая нецензурная брань – не входит в сферу русского литературного языка изначально, а потому отдельное ее упоминание, как будто, избыточно. Однако понятно, что это наиболее ясная для большинства наших граждан категория слов и выражений, подпадающих под запрет, а категория «русский литературный язык» – кажется пространной и неопределенной.
А между тем споры о составе этой группы слов (нецензурные слова) и выражений не утихают, и границы ее определяются всякий раз по-разному. И сочетание «нецензурная брань» ни в одном из лингвистических терминологических словарей не значится.
В связи с этим хотелось бы привести несколько выдержек из статьи кандидата юридических наук А.Л. Тена «Нецензурная брань как объект административно-правового регулирования и правосознания», весьма показательных:
Что есть нецензурная брань, в законодательстве не установлено, а в протоколах из этических соображений «бранные слова» не фиксируются. Из этого следует, что определение тех или иных слов как нецензурной брани является полномочием сотрудников милиции, которые, кстати, не могут дать определение нецензурной брани и зачастую сами «грешат» таким злословием [4].
И не это даже важно. А важно то, что и протокол, и выступление на суде, где, скажем, разбирается дело о хулиганстве и использовании нецензурной брани, – это тоже сфера употребления государственного языка, где – по Закону – все должно свидетельствовать о нормах литературного языка. Потому показательно и далее содержание статьи А.Л. Тена, в которой он приводит сомнения судей на сей счет – что можно по этому Закону произносить и писать в официальном общении, а что – нельзя. И далее – рассуждения о границах этой самой нецензурной брани.
Скрывая реальность, некоторые пишут в протоколах: «Он назвал меня представителем сексуальных меньшинств в грубой нецензурной форме» или: «Он угрожал мне сексуальной расправой».
И есть разница в грубой нецензурной брани для учительницы словесности, там и «дуры» хватит за глаза, и для ППС, которого вообще ничем не удивишь [4].
И таких случаев «сложностей» исполнения Закона о государственном языке множество. Из этого, следует два момента: 1) необходимо учитывать при исполнении этой части закона, а также при экспертной оценке, принцип уместности, коммуникативной оправданности употребления той или иной единицы, не входящей в норму русского литературного языка (в теории культуры речи этот критерий прописан достаточно ясно); 2) давно назрела необходимость выпуска словаря русской инвективы, о чем замечательно пишет и давно ратует Н.Д. Голев [3].
Традиционная