Олег Василича дядя – член бюро обкома. Значит, он добьется самых высоких должностей. Это надо понимать. А он, этот младший Носиков, просто проходу мне не дает. Вот и сейчас, он только что ушел, как раз перед твоим приходом.
– Хорошее к хорошему. А у тебя, Нюра, как раз наоборот – мерзость к мерзости. Подобное притягивает подобное.
– Ты всегда был слишком ученым для меня. Не понимаю, к чему ты клонишь.
Нюра сделала паузу, а потом заговорила, речь ее стала вдруг совсем тягучей и осторожной. Она, видимо, решила прикоснуться к какой-то очень опасной для всех теме:
– Ты что, Боря, как я поняла, ты решил навести порядок в нашей выгребной яме? Я так подумала, когда ты толкал свою пламенную речь. Мне лично она очень понравилась. Правда, я поздно вошла и пропустила самое начало. А было очень интересно. Но этот младший специалист – всегда он не вовремя – не дал мне дослушать. Самое интересное ты говорил, когда я лежала с ним на полу.
«Вот сама и виновата. Не дослушала, потому что дико верещала. Лежала бы тихо – все бы и услышала», – подумал Борис, но ничего не сказал.
– Ты не представляешь, Боренька, ты просто не можешь себе представить, как здесь все ужасно. За что мне это, за что? Ведь я же была хорошая, – она схватила Бориса за руку.
«Боже, какие нежные и мягкие у нее пальцы!» – подумал он. – Ты такой смелый. Неужели тебе кажется, что ты сможешь здесь все переменить?
Борис рассмеялся и нехотя расстался с ее мягкой рукой:
– Опасные разговоры, Нюра. Мне-то что, я и так уже подследственный. Ваш вахтер говорит, что СИСТЕМА не берется за дела, которые она не сможет довести до конца. У меня-то на этот счет другое мнение. В любом случае, я и так уже клейменый и можно сказать, что хоть и не доказанный, но явный правонарушитель, преступник. Чуть больше вины, чуть меньше, семь бед – один ответ. А вот если твои слова дойдут до следователя или даже до майора-дознавателя… В лучшем случае посмеются, а то и наказать могут. Ты зависишь от них гораздо больше, чем я. И ты, и твой муж. Так что будь поосторожней.
Что касается моей заинтересованности в каких-то изменениях. Ни за какие коврижки я не стал бы заниматься реформированием процедур ваших процессов и всей СИСТЕМЫ в целом. Вызвали бы меня, к примеру, и сказали: вот, дайте предложения, оптимизируйте, сделайте процедуры справедливыми и обоснованными. Вот вам поездка в санаторий «Лесные дали» под Москвой, для номенклатурных работников, вот вам новенькая «восьмерка» Жигули… Ни за что – ломать голову, придумывать, а потом внедрять, ломая косность СИСТЕМЫ и борясь с ее ожесточенным противодействием.
Будто нет ничего на свете интереснее этого. Пусть СИСТЕМУ перестраивают те, кто ее создавал. Так, казалось бы, я должен был рассуждать. Но вот ведь какой казус. У меня совсем другие обстоятельства. Я ведь арестован. Без причин и объяснений. Utique et ignarus! Теперь я сам должен бороться за собственные интересы. И никто, кроме меня самого, не поможет изменить эту ситуацию к лучшему. Но раз я решил этим заняться, то, как я понял, могу