соскочил вопрос:
– Почему ты так уверена, что следователь тобой интересуется? То, что он говорит, – это просто слова, это ровно ничего не значит.
– Что же я – совсем глупенькая? Вчера приходил ко мне Олег по его поручению и принес пару чулок. Будто бы за то, что я убираю зал заседаний. Такое объяснение – это, конечно, полная ерунда, а не объяснение вовсе. Убирать зал – моя обязанность, и мужу за это идет прибавка к зарплате. И потом, я вижу, как он на меня каждый раз при встрече смотрит маслеными глазами. Что же ты считаешь, чулочки – это просто так?
Нюра подняла юбку и вытянула ноги:
– Тебе нравится?
– Что, чулки или ноги?
– Ноги, ноги, – Нюра повторяла это нежно и вкрадчиво, поднимая юбку все выше и выше. До тех пор, пока не стали видны ее беленькие трусики. – Положи сюда руку, попробуй на ощупь, какие у меня нежные шелковистые трусики, приятные, правда?
Вдруг она остановилась, тихонько отвела руку Бориса в сторону, но не отпустила и прошептала:
– Не нервничай, все в порядке. Но ты должен знать, что мы сейчас не одни, за нами следят.
Борис обернулся и увидел в двери зала бледного, с впалой грудью и рыжеватой бородкой, младшего специалиста, любовника Нюры. Видимо, он понимал тщедушность своего телосложения и для пущей важности задумчиво теребил редкую бородку а-ля Свердлов. Борису было интересно без спешки и обстоятельно рассмотреть студента – инициатора скандального происшествия в зале заседаний на прошлой неделе. И этот никчемный, неряшливо одетый, совершенно нереспектабельный человек обречен со временем занять самые высокие посты в СИСТЕМЕ, а то, глядишь, и в государстве рабочих и крестьян. Тот еще типчик.
Типчик же, напротив, даже и не думал замечать присутствие КГ в качестве персонажа, пусть и не самого важного, этой мизансцены. Самым важным здесь, безусловно, он считал самого себя. Вытащил указательный палец из жидкой бороденки, поманил им к себе Нюру и не спеша отошел к окошку, считая, что он свою задачу выполнил.
– Боренька, милый мой дружочек, умоляю тебя! Если у тебя есть хоть что-то дорогое на свете. Мама твоя жива? Очень хорошо, если тебе дорога твоя мать, умоляю, именем твоей матери умоляю тебя, заклинаю, ради всего святого, не думай обо мне плохо. Но сейчас я должна идти к нему. Что за гнусный тип – прыщавый, бледный, впалая грудь, дырка между ногами! Как ты мог подумать, что я люблю его, как ты мог подумать, что я способна предпочесть его кому-то другому? Какая мерзость, какая гнусность! Я на минуту – и сразу вернусь. И мы уйдем вместе. Эсмеральда говорила мне, что ты не уважаешь женщин, – в материалах дела есть много такого рода компромата на тебя. Что ты заставляешь их делать ровно то, что тебе надо, принуждаешь к сожительству, издеваешься. Не любишь платить женщинам за работу. Хочу, чтобы ты знал: я пойду с тобой, куда ты скажешь, поступай со мной, как захочешь, я на все согласна. Ты можешь сделать меня счастливой – лишь бы уйти отсюда, из этого гадюшника. Хотя бы на время – на неделю, на месяц, а лучше – навсегда.
Нюра