рубашка, замаранная кровью и неизвестного происхождения грязью, выползла из брюк. Над курьером, сжав тяжелые кулаки, нависал мрачной тенью Игорь Васильев.
– М-да, я вижу, вы тут уже хорошо поработали, – неизвестно к кому обратился Марьясов. – И каков результат? – на этот раз Марьясов, посмотрел на Васильева, адресуя вопрос ему.
– Результат? – Васильев тронул за плечо Лысенкова. – Сам пусть скажет. Пока он ещё может говорить.
Марьясов сделал несколько шагов вперед, в центр комнаты. Он заглянул в лицо Лысенкова и поморщился.
– Ты можешь говорить? – спросил Марьясов и отвел глаза в сторону.
Лысенков закряхтел, повел из стороны в сторону головой, пошевелил кистью правой руки. Марьясов повторил вопрос.
– Могу говорить, язык мне ещё не вырезали, – Лысенков сплюнул кровью на дощатый крашенный пол. – Но я уже все сказал, чего знаю, все сказал. Сто раз все повторил слово в слово.
– Значит, повтори это мне в сто первый раз.
Чтобы отогнать противный удушливый запах, Марьясов закурил. Голубой прозрачный дым поднялся вверх под потолок, к запыленным плафонам стеклянной люстры. Табак почему-то горчил, сушил рот. Марьясов бросил сигарету на пол и раздавил её каблуком ботинка.
– Пусть мне развяжут руки, у меня болят руки, – попросил Лысенков. – Хватит меня мучить.
– Тебя больше не тронут пальцем, только скажи правду, – Марьясов провел рукой по голове, почувствовав под пальцами влагу запутавшихся в волосах растаявших снежинок. – Давай по порядку, все как было. Итак, вечером я тебе позвонил, попросил развести по домам гостей семинара. Позвонил именно тебе, потому что ты отогнал к своему дому микроавтобус. Так? У тебя же находился кейс, который ты должен был на следующий день доставить в Москву. Так? Ну, отвечай.
– Так, – Лысенков наклонил голову набок, вытер плечом кровоточащие губы. – Я на микроавтобусе ждал этих людей возле дворца культуры. Потом они вышли.
– Дальше, что дальше?
– Дальше четверо мужиков сели в машину, я уж трогаться хотел, но тут прибежал этот певец из кабака, Головченко, – Лысенков снова сплюнул на пол. – Он вышел первым, у своего дома. Остальных я довез до Москвы.
– А как в автобусе очутился кейс?
– А где мне его было оставить? – Лысенко шевелил языком с видимым усилием. – Хотел в подпол спрятать. А потом черт дернул взять с собой. Виноват. Скажите ему, – он кивнул на Васильева, – пусть меня больше не мучает. Пусть он мне развяжет руки.
Марьясов сердито засопел.
– Как получилось, что чемоданчик исчез? Ты можешь мне это объяснить?
– Не могу, – Лысенков помотал головой. – Перед Москвой, у самой окружной показалось, что заднее колесо жует резину. Я остановился и вышел из автобуса. Заменил колесо, и мы поехали дальше. Чемоданчик лежал на переднем сидении рядом со мной, а они все сидели сзади, в салоне. Это до того, как я менял колесо. Когда я вернулся, не обратил внимания