обедом!
– После, – может у меня обед запоздать, барыня! – настаивает Пров.
Но Аграфена, на которую негодующе глядит Наталья Ивановна, шикает на него:
– Иди, иди, когда тебе говорят, Пров! Иди!
И Пров скрывается. Входит из других дверей высокая темноволосая Екатерина, за ней Сережа с недовольным лицом красивого подростка.
– Ты почему на молитву не вышел? – очень строго спрашивает мать.
– Мне никто не сказал, мама́! – почтительно подходя и целуя руку матери, бормочет Сережа.
– Становись рядом!.. Секлетея, сначала начни!.. – приказывает Наталья Ивановна.
И Секлетея тоном начетчицы начинает снова:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь. Боже, милостив буди мне, грешному!.. Господи Иисусе Христе, сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоея Матери и всех святых помилуй нас, аминь… Слава тебе, Боже наш, слава тебе. Царю Небесный, Утешителю, душе истинный, иже везде сый и вся исполняй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны и спаси, Блаже, души наша…
Тут она звучно переворачивает лист и продолжает с большим подъемом:
– Восставше от сна припадаем Ти, Блаже, и ангельскую песнь вопием Ти, Сильне: свят, свят, свят еси, Боже, Богородицею помилуй ны!
Среди молящихся начинается движение, они переглядываются недоуменно, а Секлетея продолжает трубить:
– От одра и сна воздвигл мя еси, Господи, ум мой просвети и сердце и устне мои отверзи, во еже пети Тя, Святыя Троицы! свят, свят еси, Боже, Богородицею помилуй мя!
– Постой! А что же ты «Пресвятую Троицу» пропустила? – негодующе останавливает чтицу Наталья Ивановна.
– И ведь «Отче наша» тоже не прочитала! – вставляет Катерина Алексеевна тихо, но с ужасом.
– Ах, горе мое! Листочки тут слиплися два, – и сама читаю, удивляюсь, как же это так скоро сегодня читается! – пугается своей непростительной ошибке Секлетея Кондратьевна, но тут медленно отворяется дверь и входит с лорнетом в одной руке и с бумагами в другой, в седом парике, в полосатом бухарском халате Афанасий Николаевич Гончаров, семидесятилетний свекор Натальи Ивановны, владелец майората Гончаровых в Калужской и других губерниях; семенящей, однако хозяйской походкой подходит он к Наталье Ивановне:
– Доброго утра, дорогая моя Натали, хотя давно уж день, и я давно на ногах… Я, знаешь ли, подглядывал в дверь и вижу, – в молитве какая-то заминочка, значит, я могу… Я с неотложным делом, с наиважнейшим! Иначе разве бы я посягнул?..
Но Наталья Ивановна, отступая на шаг, всплескивает руками:
– Я изумлена!.. Как вы вошли сюда, когда мы молимся!
Держа руку около левого уха, наклоняется к ней Афанасий Николаич:
– А? Молитесь? Да ведь не молитесь же, я вижу… И, наконец, между нами говоря, бог, он, владыка, терпелив! Бог терпелив, и он подождет немного, а вот кредиторы… они, моя дорогая Натали, они не желают ждать!.. И вот бумажка такого рода… возьмите-ка свой лорнет и взгляните…
Наталья Ивановна, отступая в ужасе, смотрит на него так, точно сейчас же он должен