эта леди. Какашкой. И потому Иваныч вынес неутешительный для дамы вердикт – «глупая дура».
Профессор давно заметил довольно странную атмосферу, царившую здесь, в «Скверике на Воробьевых». Место, несмотря на известную смотровую площадку, очень пустынное. Прямо скажем, фактически здесь нет ничего интересного – обычные зеленые кусты, асфальт, панорама Москвы за «Лужей» – стадионом Лужники на противоположном берегу Москвы-реки – и, конечно, возвышающееся в километре от «смотровой» основное здание МГУ. Но ничто здесь не дает душе уюта и спокойствия. Здесь ощущается какое-то тревожное ожидание, и манящая неизвестность обволакивает тебя нитями судьбы. Здесь ощущаешь себя, как перед экзаменом у неумолимого и требовательного, чудаковатого, хотя порою и в доску своего преподавателя.
Даже маленькая старая Троицкая церковь приютилась как-то сбоку и поодаль на самой кромке склона заказника, словно прячась от невидимых неистовствующих космических лучей, что нескончаемо пронизывают здесь землю. Площадка на Воробьевых словно парит не только над городом Москвой, но в мировом космическом океане бытия, в открытой всем ветрам бесконечной мультивселенной. Приходя сюда, чувствуешь себя совершенно голым, незащищенным и целиком предоставленным воле всемогущих сил природы.
С далекого 1453 года стоявшее здесь на «Воробьевых кручах» село Воробьево стало великокняжеской вотчиной и излюбленной резиденцией русских царей. Здесь стоял и не раз перестраивался до самого XVIII века огромный Воробьевский дворец. С течением времени это место было заброшено, и окончательно деревянные хоромы сгорели в грандиозном пожаре 1812 года. И вот спустя еще двести лет именно здесь в 1948 году и началось строительство храма науки – Московского университета, символа просвещения и неизбежности образования.
Тем временем полосатый мужик на лавке напротив громко кашлянул, с хрустом скомкал газету и с размаху бросил её в урну, что, благо, была рядом. Этим своим диким броском дядька бесповоротно вывел Запольского из транса сочленения с вечностью, и, гордо выпятив подбородок, уставился на преподавателя. Николай Иванович направил спокойный, небрежный взгляд на сверхновую «звезду» посиделок и безразлично отвел глаза в сторону. «Еще одним идиотом больше… Наверно, что-то о добром-вечном почитал, – подумал он. – Если быть точным, то здесь, на этом прекрасном бульваре, нормальных людей и нет». Себя профессор не относил ни к кому, и это «ни к кому» давно стало для него самым настоящим осязаемым типом. «Может, наконец-то хоть Соломатин что ли уже подошел…».
Полосатый мужичина вдруг как-то натужно крякнул, вскочил, и, бросив негодующий взгляд на профессора, быстро засеменил к выходу из окруженной зеленой изгородью зоны отдыха. Видимо, гражданин вообще имел привычку ненавидеть всех подряд. Мысленно проводив покидающего прекрасный уголок природы отдыхающего, Иваныч сочувственно посмотрел ему вслед и пожелал разного хорошего на всякий случай.