предлагало отрицание собственной культурной идентичности для иудеев в пользу создания новой (не этнической) культурной общности («царства Божьего»; ср. для марксизма – создание коммунистического общества с отказом от частной собственности, что было более глубоким отрицанием.), которое исторически вновь разделилось по этническим признакам. При этом, еврее лишались исключительного статуса «избранного народа».
Христианство – это «великий отказ» от традиции. Для евреев – от «Закона», в первую очередь.
Смерть Христа – парадигма веры, основанная на идее животворящей смерти всеобщей жертвы «всеобщему Богу.
В Евангелие, Деянии Апостолов характер Петра в бытовом аспекте довольно убедителен. Но не согласуется с эпизодом схождения Св. Духа: объяснение Петра – пророки, смысл смерти и воскресения – явно не соответствует интеллектуальному уровню апостола.
Воля Бога проявляется через слабость его адептов. – Принципиальное отличие от интенции Ветхого Завета, где Бог всё же требовал волевых усилий от иудеев. Т. е. изменение предмета веры (на Христа) привело к изменению качественных требований к верующим. Или, точнее, к качеству их ИСС.
Уход в монастырь – это не уход от мира жизни, но покидание «мира мёртвого» в сторону «мира живого» (духовного). Опять – таки, что связано с внутренним изменением осознания своей принадлежности к «царству Божьему».
Христианство – симптом запросов психологического и социального состояния общества на его изменения. Суть его не столько в содержательных новациях религиозных догматов (они не изменились существенно сравнительно с Торой; собственно, она сохранила статус священной книги), но в принципиальном и сущностном изменении статуса Бога. От требующего и указующего к спасающему и любящему (но, по прежнему, карающему). Причём, индивидуально спасающему и индивидуально любящему.
В язычестве роль богов сводилась к поддержанию и стабилизации социального состояния общества, гарантирования его выживания. В христианстве – «любовью» к Богу, соблюдением нравственных норм поведения гарантировался путь индивидуального спасения. Отношение к Богу обрело новый характер – его не нужно было бояться, но любить. Т. е. «любовь» определялась как некий эквивалент страха перед Богом. Страх перешёл в статус возможной потери любви Бога (при несоблюдении требуемых норм поведения) соответствующей потерей возможности вечного спасения, вхождения в царство Божье. Страх, кара, обрела опосредственный характер.
Павел ничего не говорит о страхе пред Богом, но не забывает грозить карами за несоблюдение заповедей Божьих. Для него этот аспект не главный. Главное – приобщить к чувству любви как всепоглощающей принадлежности к царству Божьему, к жизни «во Христе».
Еврейское Писание, утратившее на чужеродной эллинской почве свой первоначальный смысл национально-религиозной истории, теперь развернулось перед христианским мышлением символической поэмой вечного Богоискательства, которого