небесами, Вы познаете истину. Ступайте, не смею Вас задерживать, – учитель закрыл школьный журнал и улыбнулся широкой улыбкой простодушного добряка.
В эти дни в Париже произошла очередная революция, император был низложен, образовалось новое правительство национальной обороны, провозглашена республика.
В палатах стоял гомон, возбуждёнными голосами обсуждалось случившееся. Кто-то радовался переменам, другие осуждали, а нам всё чаще перепадало «под горячую руку». Споры не прекращались до ночи и возобновлялись с самого утра.
– Подойди сюда, мальчик! – слепой с обожжённым лицом протянул ко мне руку, когда я проходил мимо.
И как только он умудряется распознать, что это – я?
– Тебя, кажется, Эдуардом зовут?
– Да, мсьё.
– Принеси воды, сынок, только холодной, нет мочи эту тёплую гадость пить.
– Сейчас, подождите минутку.
Мои руки были заняты очередным судном, лишь приведя его в порядок, я смог их помыть и подумать, где можно взять холодной воды. Уже был конец сентября, но жара стояла невыносимая. Повсюду открывали окна, несмотря на то, что сквозняки часто вызывали у ослабленных ранениями людей простуду.
Я сбежал по лестнице вниз, туда, где находилась кухня, а под ней, в подвальном помещении хранились запасы продуктов и была спасительная прохлада, может быть, там найдётся и вода?
Больничные кухарки всех нас уже хорошо знали: мы ежедневно забирали еду для больных и частенько приходили по их просьбам, с тем или иным поручением. Но мы, учащиеся, обедали в другом корпусе при большой семинарии, и у нас была своя отдельная столовая, где соблюдались постные дни, по всем правилам религиозной жизни.
– Что на этот раз, молодой человек? – полная кухарка подмигнула мне, привычным жестом поправив пышную грудь. Им доставляло особенное удовольствие подшутить над нами.
– Один тяжелораненый просит холодной воды.
– Где ж её взять в такую-то духотень?
– Да! Подумай сам: одному дашь, другие попросят! – розовощёкая помощница, подбоченившись, засмеялась. – Знаем мы вас, богомольцев!..
– Я очень вас прошу, имейте сострадание, этот человек ослеп и лицо его обожжено,
неужели так трудно удовлетворить его маленькую просьбу?
– Удовлетворить, говоришь?! – они снова звонко рассмеялись.
– Ладно, пойдём, милый, со мною, – посудомойка вытерла со лба капельки пота фартуком.
– О, глянь, никак наша Дульсинея проснулась! Ты смотри, мальчонку не попорть, а то, за малолетних-то по головке не погладят, – они прыснули вновь.
Мы спустились по тёмной лестнице вниз.
– Не слушай этих балаболок, парень. Уж больно их распирает, что вы судьбу себе одинокую выбрали.
– Почему ж одинокую? Священник в пастве живёт, людям служит…
– Ну, да ладно, не обижайся, не наше это дело.
Внизу стояла бочка, наполненная колодезной водой, подняв медную крышку, женщина почерпнула кувшином и подала его мне.
– Попей