на асфальт вместе с ним.
– Вообще не понимаю, зачем они нужны? – Он развёл руками, растерявшись. И вздрогнул на звук выдираемой из старой рамы форточки. Чёткий силуэт женской фигуры произнёс:
– А ничё, пап, это наш король. Здравствуйте, дедушка. – Нежный голос звучал романтично сквозь грубую решётку первого этажа. Люди ставили их на последние деньги, боясь краж. Она приветственно машет рукой.
– Нужны они кому-то. – Возопил «дедушка» так громко, что затрещали рамы по всему дому. Высунувшиеся граждане моей республики отреагировали на знакомые ноты голоса.
– Правильно! – Поддержала баба Настя, назло деду переключившая на «Парламентский час». – Бездельники! Торчат там на наши деньги. Ироды!
– Ты иди, иди. – Посоветовала девушка без карниза. И он последовал её словам, а отломанную часть экстерьера кирпичной пятиэтажки прислонил к скамейке. Бесшумно и аккуратно.
«Мятежник»
Ночь была настроена мрачно. Как сорокалетняя стерва с похмелья. Носок сторожа остался незаштопанным. Лампочку задуло как свечу накануне дьявольской мессы. Ноги узника никак не могли согреться. Колинз опробовал разные способы укутывания, и завертывания, но одеяло не грело. Сколько ни топал стражник левой ногой об пол, но дырочка в носке не исчезала, сквозь неё чувствовалась наступающий ноябрь. Так он и отправился домой, ворча и проклиная всё вокруг. Лампочка на шнуре никак не могла сослаться на неудобный плафон. По неясной причине, провисев с полуночи шесть часов целой в полседьмого перегорела.
– И Луне бы ещё потухнуть! – Нарушил тишину Колинз, он был невольно оживлён вниманием с её стороны.
– Ага! Затмение не в этом году. – Не согласился тот.
– Ты откуда знаешь? – Поддел узник.
– Не тыкай, мне. А то крыс-то быстро запущу.
– Хм! – Шмыгнул носом Колинз и взялся за пальцы ног. – Крыс не боюсь. Я их съем, потому что Николаич без обеда, без ужина оставил за шутку в свой обидный адрес.
– Чё, какой ещё Николиач? – Молодой мускулистый парень, сменщик, заинтересовался.
– Дневальный. При ком он палачом состоит? При Николае Первом. Чей ещё-то? Николаич.
– Ты почему первый? Это я тут первый. А ты по списку что ли?
– В этом корпусе я самый первый во всём, то есть по всему.
– Придурок. Ты по морде сейчас последний в жизни раз схлопочешь и наследников не оставишь, понял, нет? – Много чего вертелось на языке Колинза, если бы стражник не склонился к самому уху. Наутро в камеру водрузили печку-буржуйку.
– Ради одного полумесяца окаянного никто тебе весь корпус топить не собирается. – Заявил дневальный.
– Я ведь и сбежать могу в суматохе. – Выдал свои мысли узник. На это был ответом тяжёлый взгляд сома.
– Тихо там, гаагская жертва! – Лучше бы не видеть жутких морщин на всё лицо от улыбки.
Потрескивая и коптя стену, печка раскалила докрасна свои внутренности. Но это никак не повлияло на одеяло.
«Наследник»
– Вот