вкусом во рту и липким туманом в голове, тот прекрасно поймет, что испытывала Сашенька после своего пробуждения как раз к маминому ежедневному заскоку домой перед вечерним приемом. Ее, мокрую и жалкую, неведомая сила придавила к кровати, в груди она ощущала словно горсть толченого стекла, и даже зеленый дневной свет сквозь тонкие шторы казался нестерпимым для глаз, прикрытых тяжелыми, почти как у Вия, веками.
Все утро и день ей снился один и тот же кошмар: будто она едет на заднем сиденье машины, покрытая жарким тяжелым ватным одеялом – настолько пыльным, что дышать совсем невозможно, потому что сухой колючей пылью забиты и рот, и нос, и горло, и вся грудь… С переднего сиденья все время оборачивается Семен и, взглянув на нее с брезгливостью, начинает убеждать маму, что девочка слишком громко дышит, и ее поэтому нужно утопить в старом озере, а чтоб не всплыла, привязать к ней канистру с бензином… Мама резко, со скрежетом дергает ручку переключателя скоростей, машина вдруг на полной скорости останавливается и, словно конь на дыбы, встает на задние колеса, а отчим с мамой летят прямо на Сашеньку – причем мама вдруг оказывается не мамой, а огромным толстым мокрым мертвецом с белыми выпученными глазами – и на дороге стоит Резинка, размахивает маминой сумкой и хохочет, сгибаясь от смеха пополам… Потом машина оказывается уже в лесу, на берегу того озера, где, знает Сашенька, ее сейчас утопят, и Резинка волочет по гнилым мосткам труп – как оказывается, мамин! Сашенька с пронзительным криком бежит за ними, но отчим жестко хватает ее сзади и держит, все повторяя, что здесь и закончится путь-дорожка… Прямо на них из темноты выезжает чужая машина, оттуда сверкают бесконечные белые вспышки, так что и отчим, и Резинка, и мама, и даже внезапно откуда-то взявшийся дядькин труп – все отпрыгивают в сторону, бросая Сашеньку одну и совершенно парализованную… Потом она вдруг понимает, что машина едет на эвакуаторе, и она там одна, но связанная и облитая кипящей водой, от которой идет пар и постепенно заполняет весь салон… – и так все это вертелось, бесконечно повторяясь и обрастая уродливыми подробностями, пока вдруг не раздался мамин голос прямо над головой, и Сашенька не вынырнула, очумелая и ничего не понимающая, в свою горячую постель – больная, распластанная и беспомощная.
– Так, – строго сказала мама, уже державшая в руках свой ужасный хромированный фонендоскоп. – Допрыгалась ночью по подъездам голая. Мало на меня сегодня всего свалилось – теперь еще и ты…
Сашенька смутно сообразила, что маме немедленно следует узнать все, что происходило ночью на самом деле, но образы начали коварно путаться в голове, а вдобавок пропал еще и голос, поэтому она только просипела:
– Мама, я должна тебе очень многое рассказать…
– Прежде всего, – вспыхнула мама, – ты должна очень сильно извиниться! За непослушание! За то, что вела себя, как идиотка!
– Ах, нет, нет, – слабо билась Сашенька. – Это все не так, на самом деле