это слово: неловко?
Что? Увы, ничего более, как страх либеральной болтовни газет.
Из воспоминаний недавнего прошлого на ту же тему: что такое Петербург?
Что, например, сделал Петербург из такого живого и практически полезного человека, как [Н. А.] Качалова? Помню, как я умолял покойного кн. Дмитрия Оболенского уговорить [М. Х.] Рейтерна и не назначать Качалова в Петербург – испортите его! Сбылось.
Но всего поразительнее действие Петербурга на [М. Т.] Лорис-Меликова.
Я его помню в 1877 году под Карсом на Кавказе. Это был умный армянин сам по себе, но паче всего это был кавказец боевой офицер, направления самого консервативного.
Приезжает он в Петербург. Пошла на него мода. Дошло дело до назначения его председат[елем] Верховной комиссии[65]. Я с ним виделся тогда. Беседовал с ним около часа. Он еще не был новым Лорисом, но Петербург начинал уже в нем сказываться. Впечатление это было так сильно, что я, вернувшись домой, написал ему письмо. В этом письме я ему говорю: бойтесь трех врагов, которые Вас могут погубить: 1) петербургской печати, 2) петерб[ургских] великосветских дам и 3) петербургских чиновников.
Замечательно, что именно эти 3 врага сгубили Лориса. Петербургская печать стала его богом; [Е. Н.] Нелидова и Кия, как женщины Самсона, отрезали ему волосы[66] и заколдовали; и петербургский чиновник с [П. А.] Валуевым во главе убедили его, что пора пришла сочинять Конституцию для какой-то России.
Сегодня все кумушки болтают про выстрел в Морица. Эпизод этот фантастичен. Кто-то подлетел на дрожках в 11 м часу вечера на Михайловской к Морицу и будто бы выстрелил. Мориц будто бы крикнул, дворники тоже, а молодец стрелявший уехал. Мадам Красовская уверяет с ужасом, что это был выстрел из мести, за то, что Мориц в качестве почетного опекуна травит акушерок, и уверяет мужа, что и в него будут стрелять. А другие кумушки уверили графа [Д. А.] Толстого, что этот выстрел предназначался ему, и молодец стрелявший принял Морица за Толстого! Толстой, очевидно, не просиял от таких толкований фантастического выстрела над ухом Морица. Бедный Толстой, я ему не завидую, не потому, чтоб думал, что в него выстрелят, но потому, что [П. В.] Оржевский его буквально парализирует и держит в цепенении страхом и угрозами всяких ужасов, будто бы ему готовимых анархистами. И ведь то ужасно, что Оржевский может рассказывать Толстому что хочет en fait de complots[67], кто его проверить может. Мне жаль и потому Толстого, что он несомненно Оржевского не любит, а ничего против него не смеет. Завтра, не будь Оржевского при Толстом, последний помолодел и ожил бы на 10 лет. Странная игра случая.
Что читают теперь более всего, задали мы сегодня себе вопрос в разговоре. По сведениям, имеющимся в разных публичных библиотеках, оказывается престранное явление. Пушкина, Гоголя не читают. Чернышевского, Белинского, Добролюбова