и они вспомнили, как тонули в черной грязи Одера осадные машины, как церковники вколачивали кресты в болотистую почву, как верещал епископ Здик[14], подбадривая латников и галопирующих за ними всадников. Палисады там были невысокими, без кольев, и лица, которые оттуда на них взирали, были скорее удивленными, чем угрюмыми. Предстояла легкая добыча, что в сражениях с язычниками за Господа и Саксонию случалось нечасто. Натиска их было уже ничем не остановить. Воины, готовые обагрить свои руки кровью нечестивцев, замерли в предвкушении стремительной победы. Вольноотпущенники воздели копья, всадники натянули поводья, кони встали на дыбы, и тут по рядам пронесся шепоток. Ряды в замешательстве вздрогнули. Все выглядело как-то не так, странно выглядело, их собственные, казалось, ожидания обернулись против них же самих…
Они увидели, как над палисадом воздвиглись кресты, ворота отворились и по рытвинам и ухабам к ним зашагала фигура в полном церковном облачении – Адальберт, епископ Померании[15]; с каждым его шагом боевой дух войска угасал, отползал в тихую гавань смятения и путаницы – этих неприятелей им было не понять никогда, – и вот все распуталось: оказалось, что жители Штеттина обратились к Христу еще несколько столетий назад.[16] Они сошлись в точке, где противоположности встречаются и отменяют друг друга. Вкус той давней растерянности ощутили они сейчас на обрыве – да, был у них уже такой опыт, только пользы от него никакой, снова их целеустремленный напор был остановлен, но на этот раз силами более темными и непонятными. Островом-то они завладели, но цель их так же далека, как и прежде. И куда же двинуться теперь?
Изувеченный обрубок мыса, ошметки кроваво-красной глины, а под ними – бесконечный, непроницаемый и спокойный водный простор. Там укрылся от них город, который они явились захватить, храмы, которые они должны были сровнять с землей, мужчины и женщины, которым следовало перерезать глотки, детские головки, которые надо было размозжить о стены, все это исчезло, скрылось – не ухватишь. Дело останется несделанным. Эта кровь так и не будет пролита. Их оставили с носом, и каждый из них, порывшись у себя в душе, понял: от того, что добыча ускользнула так нагло, аппетит стал еще острее. Их раздразнили победой, но потом ее отняли, и она лежит сейчас где-то там, среди медлительных течений, в ленивом токе вод. Город должен был стать последним редутом, город и все, кто в нем жил, а не эта желто-серая гладь, это бескрайнее ничто. Нарушенное обещание. Подкравшееся тихой сапой море.
Они построят здесь храм. Издалека, из каменоломен Бранденбурга, доставят они материал, дабы воздвигнуть памятник своему смятению. Они с презрением отвергли местный песчаник, послав на юг и на восток за гранитом. Пять летних сезонов подряд спускались по Эльбе и Зале тяжелогруженые баржи, пока вся береговая полоса не была вымощена серо-черным камнем. Гранитные глыбы в человеческий рост вытесывали за сотни миль отсюда, и повозки с ними тяжело и упорно ползли через Ахтервассер, через весь