к другу, предчувствуя, что их тоже ждет не менее страшная участь.
Лишь старый орел-бородач был безмолвным свидетелем последнего дня жизни города. Он восседал на крыше высокого трехэтажного особняка. В отличие от большинства живых существ орел по доброй воле решил остаться на погибающем острове.
Немигающим взглядом пронзительных старческих глаз с широкой ярко-красной каймой вокруг желтоватого белка он наблюдал, как уходит в небытие весь его мир – мир сытой довольной жизни в одном из самых красивых и богатых мест Ойкумены.
Стронгиле был непохож на другие участки суши, обжитые людьми в Минойском море. В переводе с местного наречья, представляющего собой смесь минойского языка с островными диалектами, это название означало «круглая земля». В действительности же над уровнем моря выступало сразу два будто бы вложенных друг в друга округлых острова.
Первый – большая широкая подкова с долинами, лесами и городами. В её центре, заполненном морской водой, – второй, небольшой гористый участок суши, макушка притихшего до поры вулкана. Местные называли их просто: Большой остров и Гора, а вместе они составляли одно из самых мощных, богатых и поистине прекрасных островных государств того времени.
В отличие от многочисленных каменистых выветренных осколков тверди, выступающих из блестящего, как лазуритовая египетская эмаль, моря, Стронгиле был настоящей жемчужиной архипелага. На соседних островах люди ютились в небольших бедных городках, орошая потом неподатливую землю и мастеря нехитрые поделки на продажу редким купцам, а на Круглой земле жизнь была преисполнена довольства и достатка. Казалось, чем бы ни занимались местные жители, всё они превращали в чистое золото.
Почва Большого острова была плодородна как сама Великая Матерь Деметра, а реки чисты и полноводны, так что крестьяне могли собирать по несколько урожаев за сезон. Ремесленники всех сортов, от гончара до златокузнеца, создавали дивные произведения искусства, пользующиеся спросом везде, где знали толк в роскоши.
Торговать здесь тоже умели, как нигде, – расположение обязывало. Ведь Стронгиле стоял на пересечении важнейших путей, по которым разнообразные товары шли от жарких пустынь Египта и Южных Царств до лесистых гор Пелопоннеса и от изъеденных ветрами Бриареевых столпов до крепкостенной Трои. Здесь встречались купцы со всего света, затоваривались и продавали привезенное.
Заслуженной славой пользовались и местные корабелы. Причудливая форма острова позволяла оборудовать по внешнему и внутреннему периметру большой «подковы» до сотни верфей, которые никогда не простаивали. Чужестранцы платили баснословные суммы драгоценными металлами и товарами, только бы их корабль был построен руками этих мастеров. Ведь после того, как суда спускались на воду, сама Морская Владычица Нептуния благоволила их творениям – не было кораблей быстрее, крепче и маневреннее. Но еще ценнее были карты и периплы1, которые можно было здесь раздобыть. Ни один народ, дерзающий ходить по океану, не знал его лучше жителей Круглого острова, разве что сами критяне.
Веками люди здесь жили в благополучии и роскоши, но даже царю с супругой, свитой и приближенными в итоге пришлось оставить эти земли. Они погрузили на крутобортые корабли всё свое драгоценное добро, подняли резные якорные камни и направились к Криту, спасаясь от грядущей катастрофы.
Хотя люди, как известно любой птице, непроходимо глупы, а потому оказались в числе последних, почуявших смерть. Еще семь дней назад все летуны, от грозного ястреба до маленькой ласточки, со страшным гвалтом поднялись в небо. Покружив на прощание над щедрыми лесами, полями и долинами, они устремились в море.
Но орел остался. Его огромные серебристо-черные с белыми росчерками крылья, которые давно могли помочь птице оказаться вдали от этой обреченной земли, были покорно сложены. Ветер трепал густое пушистое бело-рыжее оперенье на мощных когтистых лапах, груди и голове орла. Черная бородка – пучок жестких перьев и щетинок под голубовато-серым загнутым клювом – металась в разные стороны, но сам хищник был совершенно неподвижен.
Где-то в глубине птичьего сознания пульсировал привычный, столько раз выручавший его сигнал опасности, взывающий, приказывающий, умоляющий расправить крылья и унестись прочь от отвратительного сернистого запаха, отравившего источники, от подрагивающей в предсмертных конвульсиях земли, и, в первую очередь, от почерневшей, разбухшей, ожившей горы, торчащей из воды как гнилой зуб в пасти гигантского чудовища.
Но орел был стар, и жизнь многому его научила. Например, он знал, что травма крыла, полученная пару лет назад в драке с тем молодым нахалом, посмевшим покуситься на его добычу, не даст ему долететь до ближайшей суши, где можно было бы укрыться, как это сделали люди. Да и как бросить свои горы? Здесь среди холодных скал много лет назад он свил большое, крепкое гнездо, ставшее домом для него самого, его верной орлицы и множества птенцов, вскормленных за долгие годы совместной жизни. Дети давно выросли и покинули родные утесы, а орел пережил свою спутницу уже на добрый десяток лет, но, видно, пришла пора и ему присоединиться к ней в последнем полете.
К