в кустах. А я, осторожно цепляясь руками за толстые веревки, стала медленно вскарабкиваться вверх по лестнице. Мне и вправду стало жарко, пот начал заливать глаза, и я мечтала только об одном: скорей бы сбросить шубу. Что я сразу же и сделала, став ногами на твердую поверхность. А дальше…
Глава 3. Дом
Миновав входную дверь, и все время оглядываясь на неописуемой красоты витраж, я прошла по узкому коридорчику внутрь дома. Ноги мои утопали в мягких зеленовато-серых коврах.
Когда темнота рассеялась, взору моему открылась комната – вдоль полукруглых стен были расставлены диваны, на стенах висело несколько картин-абстракций, а из окон под потолком в комнату падал тихий и уютный свет.
– Твое место будет вон там! – указав на какой-то странный ящик, стоящий впритык возле стены, скомандовала Ванда. – Но теперь пойдем в столовую, ты ведь, наверное, проголодалась?
– И я… Я ведь тоже голоден! – ревниво глядя на меня, пропищал Мишель.
Столовая была немного меньше той комнаты, из которой мы только что вышли, и здесь было прохладней. Возле одной из стен стоял стеллаж, на нем рядами покоились глиняные кувшины, стеклянные баночки, наполненные разноцветным содержимым, стояли коробочки; тут же висели связки сушеных трав, грибов, тараньки. Напротив располагалось невысокое возвышение, на котором был расстелен ярко-красный ковер и лежали несколько огромных подушек. Еще одна стена была затянута драпировкой из мешковины, местами истерзанной в клочья так, что сквозь дыры просвечивала древесина.
– А где же ее посудина? – спросил Мишель, вальяжно раскинувшись по ковру, доставая рукой аж до мешковины.
– Лапушка моя, – не обращая внимания на него, Ванда достала со стеллажа небольшую баночку, наполненную чем-то серым, и протянула ее мне, – вот на-ка, подкрепись. Водичка вон в том кувшине, – и показала на широкую хрустальную вазу, заполненную до краев чистой прозрачной жидкостью.
– Спасибо, – взяв угощение, я застыла в замешательстве, ведь в этой комнате совершенно не было на чем сидеть, как разве что на «сцене». Но там теперь расположился Мишель, к тому же голый; Ванда, взяв со стеллажа одну из посудин, мягко прошла к нему, гибко прогнулась в таллии и присела рядом.
– Ешь, мой котеночек, – обратилась она ко мне. А потом, достав из миски одну из жареных птичьих тушек, протянула ее мужу. Он жадно схватил угощение и начал грызть, громко урча от удовольствия. Ванда последовала его примеру.
Зрелище было до того противным, что я, присев на корточки, отвернулась в другую сторону.
Но когда открыла свою банку и заглянула внутрь, мне сперло дух от страшной вонищи.
– Это что?! – завопила я, от перепуга отбрасывая от себя посудину, из которой на пол посыпались какие-то серые кусочки, среди которых можно было угадать части тел маленьких животных и даже насекомых.
Увлеченные едой коты сразу же перестали чавкать и с удивлением уставились на меня своими огромными глазами.
– Крошка, – сказала мне Ванда. – Это самый лучший сухой корм, который я смогла раздобыть в нашем поселенье, он универсальный,