Отравленная совесть. Рассказы для неравнодушных философов. Наталья Метелица

осмелилась спросить:

      – Почему именно я? Ведь я ответила так же, как все, желавшие выжить.

      – Потому что ты знала, что носишь в себе невинную жизнь. А Я это видел сразу, как и то, о чем, вернее о ком, ты думала в ту минуту, – так же спокойно ответил Бог.

      – А если бы и сама еще не ведала? И так же ответила бы?..

      – О женщина, ты знаешь ответ на свой вопрос, – возмутился Бог, сдвинув брови.

      Женщина долго молчала, о чем-то думая, возможно, представляя себя на месте тех несчастных, не выживших в страшной беде.

      Потом тихо и недоуменно решилась:

      – Но если Ты, Всевидящий, знал с самого начала, что я ношу ребенка, – значит, это было неправдой, что Ты спасешь лишь одну жизнь?!

      – Я всегда даю то, что обещал, женщина! Я обещал спасти лишь одну жизнь – и Я спас ее! – твердо возвеличил правду Бог, отвечая дерзкому человеку, усомнившемуся в воле Создателя.

      – Но ведь нас-то двое! Ты спас мою жизнь и жизнь моего не родившегося еще ребенка!.. О правый Боже! Благодарю Тебя!

      – Я спас лишь ТВОЮ жизнь, неразумная! – почти рассерженно объяснял Бог. – А уже от тебя зависит спасение другой человеческой жизни!

      Это уже на твоей совести – спасти человека, спасшего твою жизнь!

      И Бог исчез в мгновение ока, услышав миллионы стонов, молитв с мольбой о спасении… самых родных и любимых людей…

      Любовь и смерть

      Любим – лишь умирая.

      Ценим – лишь схоронив.

      Любовь пришла приуроченно к смерти.

      Время, до этого смрадно вытекающее сквозь решето человеческой жизни, теперь капало со стрелок елеем торжества веры и надежды, стекало по истосковавшимся по прикосновениям стенам – густо, медленно, задерживаясь во всех тайнах узора и позоре выщербленных ран под сорванной кое-где маской стареньких обоев.

      Он знал, что умирает. Дыхание становилось таким же густым, увязающим в летней жаре и загаженным вонью немытых тарелок.

      К нему давно никто не приходил.

      Стекающее со стен время ползло к кровати беззлобным удавом, не желающим ему смерти.

      Просто так вышло.

      Просто так вышло – без всякого злого умысла, как любовь, затянувшая петлю на шее и ждущая, когда ты рванешься в сторону.

      Не она – ты.

      Чтобы сам во всем виноват.

      Это была не любовь женщины. Та так давно ушла, что даже память – вечный спутник страдания – не взывала в мольбе увидеть ее в последний раз, и нервной ладонью, истосковавшейся по прикосновению, ощутить ее кожу.